От реальной возможности пойти на риск серьезной войны, и особенно против СССР, Третий рейх отделяла не только 12-кратная дистанция от необходимой для этого численности вермахта, не говоря уже о его вооружении и оснащении и вообще степени готовности германского ВПК к войне. От этого его отделял громадный территориальный буфер в лице как непосредственно граничивших с СССР государств, к примеру Польши и стран Прибалтики, так и близко примыкавших к советским границам — например, Чехословакии. К тому же надо было иметь дело еще и с Польшей, Румынией, Венгрией и Финляндией, также являвшими собой определенный буфер. И этот колоссальный по своей совокупной площади буфер еще надо было как-то преодолеть. Причем так, чтобы не только не растерять своих сил, но и ни в коем случае ни с кем не делиться грезившейся Адольфу жирной добычей на Востоке. Подчеркиваю, ни с кем, даже с союзной тогда рейху Польшей, которую он называл «версальским ублюдком». Сколь неприятно то ни было бы, но невозможно не отдать должное Гитлеру и его генералам — к глубокому сожалению, они очень хорошо понимали негативное значение этого фактора для их агрессивных замыслов, но позитивное — для СССР.
Так, поздней осенью 1936 г. германский Генеральный штаб провел стратегические командно-штабные игры, во время которых «обкатывался» прототип будущего «Плана Барбаросса». Несмотря на фантастический по условиям того времени успех гитлеровских генералов в ходе этой, пока еще картографической, агрессии против СССР, к чему мы еще вернемся, вывод, который тогда сделали гитлерюги, был поразителен. Он гласил: «Ника кого точного решения относительно "Восточной кампании" не будет найдено, пока не будет разрешен вопрос о создании базы для операций в самой Восточной Польше»
[339]. Речь шла о входивших тогда в состав польского государства территориях Западной Белоруссии и Западной Украины. То есть понимать-то они понимали, что грезившийся им успех при нападении на Советский Союз напрямую связан с этим непосредственно примыкавшим тогда к границам СССР плацдармом, но вот как до него добраться — не знали. Соответственно никакого точного решения в отношении «Восточной кампании» принять не могли. Но одно дело даже очень хорошо понимать, и совсем иное — преодолеть такие препятствия!
Решение столь глобальных задач в высшей мировой политике, которую испокон веку вершат считанные единицы из числа государств, наиболее могущественных сил в мире, а также лиц, к ним причастных либо их олицетворяющих, под силу также лишь тем же считаным единицам, но уже из числа только что указанных выше. Это чрезвычайно узкий круг государств, сил и лиц. Так было (и есть!) всегда, в каждом веке, в каждой эпохе — высшими законами мироздания, мироустройства и тем более его переустройства, особенно насильственного, владеют лишь считанные единицы!
Ни нацизм как таковой, ни сам Адольф Гитлер, ни его ближайшие соратники к числу этих считаных единиц не принадлежали. По табелю о мировых рангах того времени они были всего лишь ведомыми «шестерками», хотя в чем-то частично и информированными. Правда, фюрер не без характерного для него позерства нередко с апломбом утверждал, что-де «для того, кто знает грядущий ход событий, случайностей не бывает». На самом же деле Гитлер не только ни хрена толком не знал, ничего правильно спрогнозировать не мог, но и зачастую вовсе не слишком-то и понимал происходившее в высшей мировой политике. Как истинно ведомый, он знал лишь то, что его ведущие дозволяли ему знать. Да и то далеко не всегда они были склонны информировать его, тем более в деталях. Хотя и косвенно, но Гитлер тем не менее неоднократно это признавал, даже и не понимая, кстати сказать, что же на самом-то деле он говорит. Так, 19 января 1939 г., то есть уже после Мюнхенской сделки, в беседе с министром иностранных дел фашиствовавшей тогда Венгрии Чаки фюрер ляпнул следующее: «Неслыханное достигнуто. Вы думаете, что я сам полгода назад считал возможным, что Чехословакия будет мне как бы преподнесена на блюдце ее друзьями?
Я не верил, что Англия и Франция вступят в войну, но я был убежден, что Чехословакия должна быть уничтожена военным путем; то, что произошло, может произойти лишь раз в истории». Как видите, фюрер однозначно признал, что он так и не понял суть произошедшего — того, что привело к Мюнхенской сделке. Не понимал он и того, как Западу вообще удалось довести дело до Мюнхенской сделки. Все это оказалось для него «неслыханным»! Безукоризненно прав он был и в том, что за полгода до Мюнхена, как, впрочем, и за год, и за два, и даже того ранее, он действительно ничего толком не знал, не предполагал и, в сущности-то, даже вычислить и то не мог. Это действительно было именно так. Хотя бы, например, потому, что о готовящейся сделке за счет Чехословакии — как о принципиально принятом решении Запада (Великобритании) — было известно почти за год до ее совершения. У. Черчилль, например, открыто и явно не без умысла проболтался об этом советскому послу в Англии — И. Майскому — еще 16 ноября 1937 г. Причем, и это вдвойне важнее, проболтался за сутки до начала официального визита в Германию министра иностранных дел Великобритании лорда Галифакса. Но раз это знал не занимавший в то время никаких официальных постов в правительстве У. Черчилль, то многочисленные британские друзья фюрера, которые окружали лорда Галифакса и тогдашнего премьер-министра Великобритании — Невилла Чемберлена, — тем более знали. Ведь «святая лиса» собралась в Германию с официальным визитом, детали которого были оговорены заранее. К тому же еще в самом начале февраля 1937 г. Гитлеру открыто намекали, что он получит практически все, что хочет. И все равно — для него все оказалось «неслыханным».
Особенностью геополитического восприятия мира Гитлером была безудержная готовность всенепременно нарушить Высший Закон Высшей Мировой Геополитики и Политики. Причем явно даже не подозревая о его существовании или, по меньшей-то мере, не предполагая тех невероятно катастрофических последствий для Германии и всего мира, которые таились в его безумно преступной готовности нарушить этот Закон. И эта пожиравшая его готовность заслоняла от его сознания все остальное. Собственно говоря, ведущие «овцеводы» англосаксонской политики потому и отобрали этого «барана» на роль «жертвенного козла», который должен был предварительно, нет, не увлечь за собой в Небытие десятки миллионов людей, а вымостить их костями магистральную дорогу к мировому господству англосаксов. Как у истинно ведомого, степень его посвящения не столько даже в суть этого Закона, сколько вообще в факт его существования, ограничивалась очень искусно инспирированными по итогам Первой мировой войны крайним национализмом и реваншизмом, едва ли не автоматически возобладавшими в Германии после вынужденного подписания ею Версальского так называемого мирного договора. Естественно, что извращенное подобными обстоятельствами сознание будущего фюрера было не в состоянии более или менее адекватно воспринимать те геополитические постулаты, которые через Р. Гесса, а также при личных встречах пытался ему вдолбить легендарный германский геополитик ХХ века Карл Хаусхофер. Рассуждая, к примеру, о последствиях Версальского «мирного» договора, К. Хаусхофер, имея в виду допущенные победителями крайне жестокие несправедливости в отношении Германии, указал, что «тому, кто помогает создавать и проводить противоречащие природе границы, должно быть ясно, что он тем самым развязывает шедшую на протяжении тысячелетий борьбу… Взрыв границ рано или поздно неотвратим».
