По его мнению, война между двумя европейскими державами была бы выгодна Советскому Союзу, так как якобы позволила ему, как и Америке в 1918 г., стать арбитром в истощенной Европе
[402]. На основании этого Швайсгут высказался против переговоров генеральных штабов
[403], которые были запланированы еще год назад — в момент подписания франко-советского договора о взаимопомощи в отражении агрессии — и начать которые Советский Союз вновь предложил в сентябре 1936 г.
[404] Его точку зрения полностью поддержал резко отрицательно настроенный к идее военного сотрудничества с Советским Союзом военный министр Франции Эдуард Даладье — будущий подельник Гитлера по Мюнхенскому сговору. Именно его сопроводительная записка к отчету генерала Швайсгута явила собой поворотный пункт во франко-советских отношениях
[405]. Высшая военная бюрократия Франции фактически перешла в глухую оппозицию любым попыткам премьер-министра Франции Леона Блюма как-то наладить хотя бы подобие сотрудничества. Вплоть до того, что оказала серьезное сопротивление попыткам премьера открыть в ноябре 1936 г. под завесой строгой секретности переговоры с советским военным атташе в Париже, заполучить доклад Луазо для сравнения с отчетом Швайсгута и даже заблокировала выполнение советских заказов на военное оборудование, особенно военно-морского назначения. В результате Л. Блюм прекратил всякое давление на министерство обороны и Генеральный штаб, которое он ранее оказывал, стремясь придать франко-советскому союзу характер военной солидарности
[406]. Литвиновская политика коллективной безопасности со ставкой на Францию потерпела серьезное поражение. Это нашло свое выражение не только в оценках французских политических и военных деятелей. К примеру, известный политический деятель Франции Эдуард Эррио оценивал франко-советские отношения как «отравленные», коллеги Швайсгута, генералы А. Ж. Жорже, П. Э. Жеродиас и М. Е. Дебени считали франко-советский пакт утешением для простофиль и настаивали на том, чтобы отказаться от него
[407]. Это выливалось и в нелицеприятные для Литвинова оценки со стороны советских полпредов. Так, советский полпред в Берлине Я. Суриц открыто писал Литвинову, что «франко-советский пакт дышит на ладан. Тем более что и в самой Франции все меньше и меньше его сторонников, даже и среди партий Народного фронта (в частности, и в радикал-социалистической, и даже социалистической). В таком положении остается задача не укреплять и углублять его (об этом не может быть и речи), но просто лишь бы сохранить его хотя бы на бумаге»
[408]. Даже министр иностранных дел Норвегии профессор Кут открыто предупреждал Литвинова о том, что «нельзя доверять французской политике военных союзов, порождающей напряженное состояние во всех странах мира. Французы просто не способны ни к чему другому из-за своей ограниченности и узости национального духа»
[409].
Обстоятельства резкого изменения позиции руководства ГШ Франции заслуживают особого внимания: Разгадка этого находится в событиях, произошедших непосредственно накануне смерти известного советского писателя Горького. Вице-президент российского ПЕН-клуба, известный писатель и публицист, свирепый антисталинист Аркадий Иосифович Ваксберг в 1999 г. издал книгу под названием «ГИБЕЛЬ БУРЕВЕСТНИКА. А. М. Горький: последние двадцать лет». Под конец этой почти 400-страничной книги Ваксберг всерьез озадачился странным поведением известного французского писателя Луи Арагона накануне смерти М. Горького. Незадолго до своей смерти Горький настоятельно просил своих приятелей — Луи Арагона и Андре Жида — прибыть в Москву и посетить его. Причем не вместе, а порознь. Что он хотел им сказать — теперь уже никогда не узнаем. Да и не в том суть. Она в том, как Луи Арагон впоследствии описал свой визит к умирающему Горькому. Телеграмма журналиста Михаила Кольцова
[410] с просьбой Горького ускорить приезд в Москву застала Луи Арагона в Лондоне. Поразительно, что, откликнувшись на эту просьбу, Л. Арагон избрал самый медленный для такого случая транспорт — пароход (с очень «подходящим» для данного случая названием — «Феликс Дзержинский»). Однако, прибыв в СССР 8 июня — 1936 г., Луи Арагон вовсе и не собирался поспешать к умирающему Горькому, а застрял в Ленинграде, где со своим мужем проживала родная сестра его жены — Эльзы Триоле. Но вот ведь вся квинтэссенция случившегося в том, что родная сестра его жены была не кем иным, как знаменитой Лилей Брик (урожденная Коган), а ее мужем — подельник Тухачевского по заговору, командующий Ленинградским военным округом комкор Виталий Примаков. По «странному» стечению обстоятельств именно в это время туда прибыл и Тухачевский. И вместо того, чтобы поспешать к Горькому — ведь с 6 июня 1936 г. публиковались бюллетени о его здоровье, один тревожнее другого, — восемь или десять дней кряду Луи Арагон провел в длительных, как правило, политических беседах с этими вояками.
[Впоследствии Луи Арагон утверждал, что-де он вел с Тухачевским беседы аж на английском, что, конечно же, бессмыслица. Тухачевский прекрасно знал французский, и заморскому писателю вовсе не было нужды напрягать свои знания в английском языке. Французы его не терпят. Кроме того, по его же утверждениям, в беседах затрагивались политические события в мифе, в процессе чего Тухачевский резко критиковал даже французскую Компартию, а Л. Aрагон защищал ее.]
