— официальными контактами Д. Канделаки в попытках хоть как-то нормализовать советско-германские отношения — как торгово-экономические, так и межгосударственные;
— интенсивными попытками Советского Союза предотвратить нарастание угрозы гитлеровской агрессии не только в Европе, но и прежде всего против самого себя.
Проще говоря, Рузвельт и Рэнсимен обсуждали вопрос о том, как наиболее эффективно подставить СССР под «угрозу германских, чисто империалистических, то есть территориальных, стремлений», дабы змеиное «предвидение» Лондоном войны не позднее 1938 г. свершилось! Да так, чтобы у англосаксов появился законный повод вмешаться в ход событий и «на плечах» реализующей якобы свои экспансионистские планы нацистской Германии ворваться в Восточную Европу и особенно на оккупированную в таком случае территорию СССР, сыграть, точнее, сымитировать роль (непрошеного!) «освободителя» и в итоге утвердить там свое господство! Вот что на самом-то деле тогда обсуждалось! А если еще проще сказать, то Великобритания попросту испрашивала у экономически более сильных Соединенных Штатов согласие на будущий (Мюнхенский) сговор с Гитлером, включая и отдельный предварительный сговор с фюрером!
Вот это и была «технология» безальтернативного исключения Советского Союза как предотвращающего «вступление Германии в войну» важнейшего фактора не только европейского, но и мирового значения. При одновременном обеспечении нацистской Германии возможности быстрого достижения необходимого уровня военной и военно-экономической готовности, а также стратегического плацдарма для немедленного развязывания войны на восточном азимуте. Потому что главным камнем преткновения в устроении новой мировой войны действительно было именно это обстоятельство! После этого у советских заговорщиков не осталось даже гипотетического шанса на выживание, ибо описанная выше ситуация означала, что в абсолютно плотное соприкосновение между собой вступили испокон веку не ведающие ни малейшей жалости жернова Высшего Закона Высшей Мировой Геополитики и Политики.
Сговор между США и Великобританией, а также между последней и Францией — насчет новой попытки достигнуть нового соглашения с Германией — произошел на фоне первого московского процесса, в ходе которого К. Радек впервые упомянул имя Тухачевского, а значительная часть подельников Тухачевского уже была арестована. К тому же это произошло в канун февральско-мартовского (1937 г.) пленума ЦК ВКП(б), о котором было объявлено заранее. То есть Запад четко ориентировался на действия Сталина по выкорчевыванию заговора оппозиции, в том числе и ее военного крыла.
Едва только сговор между США и Великобританией произошел, как уже в начале февраля 1937 г. в Баденвейлере состоялась встреча тет-а-тет между Шахтом и ЛейтРоссом. И именно после этого Гитлер:
— полностью отмел представленные Канделаки через того же Шахта предложения советского правительства о комплексной нормализации советско-германских отношений!
[484]
29 января 1937 г. Канделаки передал Шахту официальные предложения советского правительства приступить к широкому обсуждению всех актуальных вопросов нормализации германо-советских межгосударственных отношений. Значение Шахта в деловом и финансовом мире Германии в МИДе и разведке Великобритании понимали очень хорошо. И если нормализацией межгосударственных отношений СССР и Германии займется Шахт, то это будет означать прежде всего серьезное усиление торгово-экономического сотрудничества между двумя государствами. А политическое оформление такого сотрудничества тем более будет крепко на государственном уровне Германии, что его будут подпирать капитаны германского делового мира, мнение которых Гитлер был обязан и слушать, и слышать.
— стал заявлять, что-де получил из России вести о грядущем перевороте!
— внезапно прервал германо-чехословацкие зондажные переговоры и более к ним не возвращался.
Более того. Именно после этой встречи Шахта с Лейт-Россом, письменно сообщая первому о сделанном Гитлеру докладе по итогам этой встречи, министр иностранных дел Германии Константин фон Нейрат написал: «Если делам суждено развиваться к установлению абсолютного деспотизма, опирающегося на военных, то в этом случае мы, конечно, не должны упустить нужный момент, чтобы снова заиметь сторонников в России»!
[485]
В другом варианте перевода того же самого текста это звучит так — «совсем другое дело, если ситуация в России будет развиваться дальше в направлении абсолютного деспотизма на военной основе… в этом случае мы, конечно, не упустим случая снова вступить в контакт с Россией»!
Все это свидетельствует о том, что до встречи Лейт-Росса с Шахтом высшее нацистское руководство ничего не ведало о заговоре советских генералов и уж тем более не знало о причастности к нему некоторых германских генералов. Иначе Гитлер не стал бы заявлять о том, что он получил вести из России о грядущем перевороте! В свою очередь министр иностранных дел Германии К. фон Нейтрат ни при каких обстоятельствах не написал бы того, что он написал Шахту в личном письме. Цитата из его письма убедительно свидетельствует о том, что он обратился к Шахту как к лицу, не только знающему о факте возможного и скорого военного переворота в СССР, а прежде всего как первому проинформировавшему об этом факте того же Нейрата лицу. А тот соответственно Гитлера. Потому-то, как само собой разумеющееся в личной переписке с человеком, который первым сообщил об этой сногсшибательной новости, Нейрат и позволил себе такие обороты, как «если делам суждено развиваться к установлению абсолютного деспотизма, опирающегося на военных» («совсем другое дело, если ситуация в России будет развиваться в направлении абсолютного деспотизма военных»). Так можно было писать только лицу, которое действительно не только знает, что к чему, но и с которым уже имелся предварительный разговор на эту же тему. А ведь Шахт отчитывался перед Нейратом за все свои встречи — хоть с Канделаки, хоть с Лейт-Россом. Это абсолютно точно. То обстоятельство, что нацистская верхушка действительно ничего не знала об этом заговоре, особо оттеняет концовка письма Нейрата: «…то в этом случае мы, конечно, не должны упустить нужный момент, чтобы снова заиметь сторонников в России» («в этом случае мы, конечно, не упустим случая снова вступить в контакт с Россией»). Переписка личная, конфиденциальная, ни Нейрату, ни Шахту опасаться некого и нечего. Нейрат употребляет местоимение «мы» — это означает, что в момент написания письма он мыслил от имени всего тогдашнего руководства Германии, в первую очередь, естественно, и от имени самого Гитлера, не зная, правда, тайных помыслов некоторых оппозиционно настроенных германских генералов. Использованные им выражения четко свидетельствуют о том, что это было суперновостью для нацистского руководства.
