– Я-то сказал бы, что такой человек действительно видит сон, – отвечал он.
– Что же? В противность этому, почитающий нечто самым прекрасивым и могущий созерцать как самое прекрасное, так и причастное ему, и ни причастного не принимающий за самое, ни самого – за причастное, во сне ли живет или наяву?
– Конечно, наяву, – сказал он.
– Поэтому мысль последнего, как знающего, не правильно ли назвали бы мы знанием, а первого, как мнящего, – мнением?
Платон считал, что ум и мнение – это два различных рода, ибо «они и возникают отдельно и неодинаково распространены». Ум сам возникает через обучение, а мнение возникает у нас под воздействием убеждения.
– Без сомнения.
– Но что, если бы тот, кому мы приписываем мнение, а не знание, рассердился на вас и усомнился в истине ваших слов, – могли ли бы мы успокоить его и понемногу убедить, скрывая то, что он не здоров?
– Да, надобно бы-таки, – сказал он.
– Хорошо же, смотри, что сказать ему. Не хочешь ли, спросим его, говоря так: Если он что знает, то мы не завидуем ему, напротив, с удовольствием желали бы узнать, что он знает нечто. Скажи нам вот на это: знающий знает ли что-нибудь или ничего? Отвечай мне за него ты.
– Отвечаю, что знает что-нибудь, – сказал он.
– Существующее или несуществующее?
– Существующее, потому что несуществующее-то что-нибудь как бы и знать?
– Так мы примем за верное, сколь бы часто ни рассматривалось это дело, что непременно существующее есть непременно познаваемое, а несуществующее вовсе никак не познается.
– Весьма за верное.
– Пускай. Но если нечто таково, что оно и есть и не есть, то его место не в средине ли между истинно существующим и тем, что никак не существует?
– В средине.
– А так как о существующем было у нас знание, незнание же, по необходимости, – о несуществующем, то об этом среднем не надобно ли искать также среднего между незнанием и знанием, если чему-нибудь такому случается существовать?
Платон делил знание на чувственное и интеллектуальное. Чувственное знание – вид низший, интеллектуальное – высший. Каждая из этих сфер, в свою очередь, делится на два вида. Интеллектуальное знание делится на «мышление» и «рассудок».
– Конечно.
– Что же? Называем ли мы нечто мнением?
Мнение, по Платону, не есть незнание, но оно не есть и знание. В отличие от мнения знание есть потенция, особый род существующего. Рассудок, согласно Платону, действует между сферами ума и мнения. Он ниже ума и выше ощущений. Об этом знает тот, кто любит созерцать истину. Например, знает прекрасное тот, кто мыслит о самих прекрасных вещах, кто может созерцать как само прекрасное, так и причастное ему. В отличие от знающего обладатель мнения любит прекрасные цвета, образы, звуки, но его ум бессилен видеть и любить природу самого прекрасного.
– Как не называть?
– Отличную ли от знания приписываем ему силу или ту же самую?
– Отличную.
– Следовательно, в ином состоит мнение и в ином знание, – то и другое – по самой своей силе.
– Так.
– Знанию не прирождено ли, в самом деле, звать, что существующее есть? Особенно же это, мне кажется, прежде надобно исследовать.
– Что?
– Мы скажем, что силы суть некоторый род вещей существующих, что ими-то и мы можем, что можем, и все другое, что ни могло бы: так, например, зрение и слух принадлежат, говорю, к числу сил, если только ты понимаешь, что хочу я назвать этим родом.
– Да, я понимаю, – сказал он.
– Послушай же, что представляется мне касательно их. В силе не вижу я ни цвета, ни образа, ничего такого, что вижу во многом другом, и на что смотря, во мне самом определяю, что это – иное, а то опять иное. В силе я смотрю только на то, к чему она направляется и что делает, и поэтому даю имя отдельной силе; так что к тому же направляющуюся и то же производящую называю тою же, а направленную в иному и делающую иное – иною. А ты что? Как поступаешь?
– Так же, – сказал он.
– Ну, так сюда опять, почтеннейший, – продолжал я. – Знание – называешь ли ты его некоторой силой, или к какому относишь роду?
– К роду, крепчайшему всех именно сил.
– Что же? Мнение к силе ли отнесем мы, или к иному виду?
– Отнюдь нет, ибо то, чем мы можем мнить, есть не иное что, как мнение.
– Впрочем, немного прежде ты ведь согласился, что знание и мнение – не то же самое.
Мнение, по Платону, почти всегда обманчиво. Впрочем, иногда оно может быть и правдоподобным, и даже полезным, но оно не имеет гарантии абсолютной точности, оставаясь неустойчивым, как в своей основе неустойчив мир чувств, к которому принадлежит мнение.
– Кто имеет ум, – сказал он, – тот как мог бы положить, что непогрешимое тожественно с погрешимым?
– Хорошо, – продолжил я. – И явно, что мнение, по нашему соглашению, отлично от знания.
– Отлично.
– Следовательно, каждое из них по природе может нечто отличное для отличного.
– Необходимо.
– Знание-то, должно быть, может знать существующее, каково оно?
