Закончив последнюю в этот день операцию, врачи собираются в ординаторской, чтобы переодеться в обычную одежду, и пытаются найти для себя свободное место, чтобы отдохнуть на скамейках и школьных стульях. Некоторые садятся прямо на стол или прислоняются к стене. Мы закончили раньше, чем ожидали: всего половина седьмого. Черные пушки на небе стреляют яркими молниями, дождь идет стеной. Он такой плотный, что, как мы шутим, тут нужен мачете, а не зонтик, чтобы с ним справиться. Никому не хочется бежать под этим ливнем на парковку, чтобы посмотреть, ждет ли нас там водитель в синем микроавтобусе. Схватив рюкзаки и сумки, забитые медицинской одеждой, лекарствами и личными вещами, мы в конце концов мчимся к автобусу и, смеясь, добегаем до него, промокнув насквозь. Мы, все четырнадцать человек, втискиваемся в салон. Поужинав в ресторане в центре города, мы направляемся на дискотеку со сверкающим разноцветным шаром, громкой музыкой, местным пивом и бесконечными песнями. Сегодня мы провели в операционной двенадцать часов и совершенно измотаны. Завтра нас ждут очередные двенадцать часов работы. Стробоскопы, вращаясь и мигая с головокружительной скоростью, омывают танцующих волнами света. Изнуренные дневной работой и переполненные множеством самых противоречивых эмоций, которым трудно дать имя, люди выплескивают свой сдерживаемый гнев в танце. Полночь налетает на нас, как скорый поезд, и мы уходим. Завтра нам опять предстоит увидеть множество лиц, нуждающихся в операциях. К концу недели будут прооперированы больше сотни человек. Изнемогая от усталости, мы загружаемся в микроавтобус. Беззвездная ночь стала еще жарче, хотя раньше казалось, что такое невозможно. Дождь прекратился, но над головой продолжают шипеть снопы света: сегодня здесь праздник в честь местного политика, и фейерверки заполняют небо, как маленькие, идеальной формы медицинские шприцы для промывания ран.
Из любви к посторонним: жизнь и смерть в Океании
В Океании утреннее солнце нагревает воду до состояния кипятка, воздух кажется душным и влажным, на острова проникает лишь горячий ветер. Можно умереть от этого удушающего ветра, который дует много дней напролет, даже не охлаждая и не освежая. Приходится жить под этим вечно включенным прожектором солнца, которое найдет тебя везде, где бы ты ни спрятался, и свирепо будет держать тебя в зоне своего действия. Миллионы солнечных зайцев пробираются даже в самые укромные уголки и норки и уверенно прогоняют оттуда тень и прохладу. Солнце выжигает сетчатку глаза желтым блеском и швыряет в волны ослепительно сверкающие кометы своих лучей. Под таким солнцем человек живет в каторжной тюрьме собственного тела. Под таким солнцем человек, куда бы он ни пошел, носит на себе океан пота. Но в сумерках жара исчезает с неба за нагромождением красных перистых облаков; поднимается спокойная и ясная луна с ее морями, и ночь кладет холодный компресс на чело Тихого океана.
Стоял апрель, и мы отплывали с Таити – когда-то почти сказочного места, а теперь безвкусного и пошлого, как стоянки для туристических автобусов. Приплыв на остров Макатеа в архипелаге Туамоту, мы встали на якорь близ порта Темао, где ржавые краны заброшенных фосфатных шахт стоят прямо в море, как своего рода гигантские морские птицы. Шестьдесят лет эти шахты успешно давали работу тысяче двумстам жителям острова, наполняя их карманы и желудки, а потом запасы фосфатов в конце концов истощились, и местные жители перебрались на Таити и в другие места. И что в этих портах такого, что люди всегда находят их неотразимыми? Можно подумать, что и у деградации есть какой-то свой магнетизм упадка – какая-то сила, которой хватает, чтобы заставлять порядочных и простодушных людей преодолевать злобные моря и непроходимые земли, чтобы стать частью этих неоновых помоев. Всякий, кто видел тушку мертвого животного, мог наблюдать, как на нее набрасываются целые армии насекомых, начинающих кишеть в плоти, и знает, что мухи покидают не тронутые тлением части туши и слетаются на гноящиеся раны. Не знаю, почему это так. Когда запасы фосфатов закончились, люди с острова Макатеа переселились на Таити и устроились там работать на местные фабрики, в гостиницы, рестораны и в злачные места. И оставили позади маленький зеленый рай своего острова.
Погрузочная платформа давным-давно разрушилась, расцарапанная солеными когтями тропических штормов и уничтоженная временем – этим великим безрассудным преобразователем мест и людей. Периодически местным властям приходило в голову взорвать эти проржавевшие и травмоопасные конструкции, но до дела так и не дошло, и зубчатые краны, лишь слегка накренившись, по-прежнему нависают над водой. Рассматривая груду уже зеленого от водорослей и изъеденного солью металла, можно разглядеть ленту главного конвейера и погрузочные настилы. На побережье густые заросли опутанных лозами деревьев ведут к поднимающемуся спиралью холму, где сказочные птицы порхают, словно маленькие белые идеальные ангелы; ярко-красные цветы гибискуса и акалифы слепят глаз, а деревушка уютно расположилась рядом с брошенной техникой среди густого подлеска. Все это было видно издалека, в бинокль, и пассажиры, теснясь у поручней круизного лайнера, стремились составить первое впечатление об острове, таком далеком и во времени, и в пространстве, таком экзотическом.
Потом – «дин-дон!» – прозвучали шесть нот сигнала, и пассажирам начали объявлять правила высадки. А потом, как обычно, все устремились на верхнюю, шлюпочную, палубу. Там пассажиры, выстроившись в очередь в узком коридоре, друг за другом снимали с крюков синие, в форме хомутов, спасательные жилеты, надевали их через голову и затягивали их поясные ремни. Выходя по одному и направляясь к поджидавшему их «Зодиаку», пассажиры проходили мимо большого деревянного щита с висящими на металлических крючках нумерованными бирками. Около щита висит список пассажиров с именем каждого и его номером бирки. Всякий раз, покидая корабль, пассажиры переворачивали свои номерки на красную сторону, а возвращаясь – снова на черную. Таким образом команда знала, кто из пассажиров уже на борту и не задержался ли кто-нибудь на берегу.
Всего половина девятого утра, но свирепое солнце уже начинает подниматься на небо, когда «Зодиак» отправляется в плавание по главному каналу через коралловый риф, к маленькой защищенной бухте. У подножия холма ждет грузовичок, чтобы отвезти экскурсантов в деревню, а потом дальше, в глубь острова, к озерцу с пресной водой, чтобы они могли искупаться там в полдень. Пятьдесят пять человек уже на берегу: одни забираются в грузовичок, другие прогуливаются вдоль тропинки. Я тоже начала прогуливаться – но что-то заставило меня обернуться и посмотреть на берег. Там было тихо. Никто не звонил в набат, не было ничего необычного – просто у меня возникло какое-то необъяснимое предчувствие. Я увидела плывущий по каналу, заполненный пассажирами «Зодиак»; его механик в оранжевой куртке стоял на корме сзади, около двигателя. Внезапно и непонятно почему «Зодиак» повернул к берегу, несколько секунд плыл параллельно, а потом, поймав волну снизу, затормозил, поплыл медленней и вдруг перевернулся, сбросив капитана и двенадцать пассажиров в яростные волны прямо за рифом. Моя рука поднялась, будто сразу же став невесомой, как если бы я могла перенестись через пространство и вытащить их из воды. В ту же секунду то же самое увидел и Питер, один из членов экипажа, и мы с ним побежали к воде, в которой полдюжины человек уже погружались в мощно вздымающиеся волны. Спасательный катер «Зодиака» стремительно ринулся в воду и тут же подобрал большинство пассажиров, включая двух маленьких девочек и старушку под восемьдесят, сильно поранившую голову и шею. Тем временем Стив и Майк, еще два члена экипажа, вытащили из воды ее мужа. Он оказался голым ниже пояса (волна была такой сильной, что сорвала с него одежду), но на нем еще оставалась рубашка и синий спасательный жилет, с обрывков которого свисал кусок каната с «Зодиака». Может, он тщетно пытался уцепиться за него во время крушения. Мы подхватили его на руки. Это был мужчина за восемьдесят, немного пузатый, с рыжеватыми волосами, покрывавшими его ноги и руки. Его мертвенно-бледная кожа была усыпана веснушками. Кровь струилась из раны на лбу. Один его глаз заплыл большим синяком и распух.
