Когда бы не бесспорная порука
Моих же глаз.
Марцелл
Похож на короля?
Горацио
Как ты сам на себя.
Такой же самый был на нем доспех,
Когда с кичливым бился он Норвежцем;
[7]
Вот так он хмурился, когда на льду
В свирепой схватке разгромил поляков.
Как странно!
Марцелл
И так он дважды в этот мертвый час
Прошел при нашей страже грозным шагом.
Горацио
Что в точности подумать, я не знаю;
Но вообще я в этом вижу знак
Каких-то странных смут для государства.
Марцелл
Не сесть ли нам? И пусть, кто знает, скажет,
К чему вот эти строгие дозоры
Всеночно трудят подданных страны?
К чему литье всех этих медных пушек
И эта скупка боевых припасов,
Вербовка плотников, чей тяжкий труд
Не различает праздников от будней?
В чем тайный смысл такой горячей спешки,
Что стала ночь сотрудницею дня?
Кто объяснит мне?
Горацио
Я; по крайней мере
Есть слух такой. Покойный наш король,
Чей образ нам сейчас являлся, был,
Вы знаете, норвежским Фортинбрасом,
Подвигнутым ревнивою гордыней,
На поле вызван; и наш храбрый Гамлет –
Таким он слыл во всем известном мире –
Убил его; а тот по договору,
Скрепленному по чести и законам,
Лишался вместе с жизнью всех земель,
Ему подвластных, в пользу короля;
Взамен чего покойный наш король
Ручался равной долей, каковая
Переходила в руки Фортинбраса,
Будь победитель он; как и его
По силе заключенного условья
Досталась Гамлету. И вот, незрелой
Кипя отвагой, младший Фортинбрас
Набрал себе с норвежских побережий
Ватагу беззаконных удальцов
[8]
За корм и харч
[9] для некоего дела,
Где нужен зуб; и то не что иное –
Так понято и нашею державой, –
Как отобрать с оружием в руках,
Путем насилья сказанные земли,
Отцом его утраченные; вот
Чем вызваны приготовленья наши
И эта наша стража, вот причина
И торопи и шума в государстве.
Бернардо
Я думаю, что так оно и есть.
Вот почему и этот вещий призрак
В доспехах бродит, схожий с королем,
Который подал повод к этим войнам.
Горацио
Соринка, чтоб затмился глаз рассудка.
В высоком Риме, городе побед,
В дни перед тем, как пал могучий Юлий,
[10]
Покинув гробы, в саванах, вдоль улиц
Визжали и гнусили мертвецы;
Кровавый дождь,
[11] косматые светила,
Смущенья в солнце; влажная звезда,
[12]
В чьей области Нептунова держава,
Болела тьмой, почти как в судный день;
Такие же предвестья злых событий,
Спешащие гонцами пред судьбой
И возвещающие о грядущем,
Явили вместе небо и земля
И нашим соплеменникам и странам.
Призрак возвращается.
Но тише, видите? Вот он опять!
Иду, я порчи не боюсь.
[13] – Стой, призрак!
Когда владеешь звуком ты иль речью,
Молви мне!
Когда могу я что-нибудь свершить
Тебе в угоду и себе на славу,
Молви мне!
Когда тебе открыт удел отчизны,
Предвиденьем, быть может, отвратимый,
О, молви!
Или когда при жизни ты зарыл
Награбленные клады, по которым
Вы, духи, в смерти, говорят, томитесь,
Поет петух.
То молви; стой и молви! – Задержи
Его, Марцелл.
Марцелл
Ударить протазаном?
[14]
Горацио
Да, если двинется.
Бернардо
Он здесь!
Горацио
Он здесь!
Призрак уходит.
Марцелл
Ушел!
Напрасно мы, раз он так величав,
Ему являем видимость насилья;
Ведь он для нас неуязвим, как воздух,
И этот жалкий натиск – лишь обида.
Бернардо
Он бы ответил, да запел петух.
Горацио
И вздрогнул он, как некто виноватый
При грозном оклике. Я слышал, будто
Петух, трубач зари, своей высокой
И звонкой глоткой будит ото сна
Дневного бога, и при этом зове,
Будь то в воде, в огне, в земле иль в ветре,
Блуждающий на воле дух спешит
В свои пределы; то, что это правда,
Нам настоящий случай доказал.
Марцелл
Он стал незрим при петушином крике.
Есть слух, что каждый год близ той поры,
Когда родился на земле спаситель,
Певец зари не молкнет до утра;
Тогда не смеют шелохнуться духи,
