– Чего смотришь? Собирайся. Ты, по-моему, в проекте, – только и сказал Саша Полковник.
На приём Игната привезли вовсе не в кабинет и не на загородную дачу. Его ждали у тихого озера, на берегу. Сопровождавший молодой человек указал ему на мужичка в армейской плащ-накидке, сидевшего с удочкой. На ногах – болотные сапоги, на голове – деревенский картуз, сидит на ободранном раскладном стульчаке. Корж подошёл, помялся, не зная, как доложить, и начал по-армейски:
– Игнат Корж, прибыл по вашему приказанию… – потом, слегка улыбнувшись, добавил: —Хотя у меня на данном этапе – начальников нет.
– Поклёвка прошла, – не поворачивая головы, ответил рыбак. Говорил он певуче, сильно окая. – С утреца ничего было. А сейчас только играет. Вон! Смотри, смотри, – он указал головой вглубь озера, где действительно играла рыба, – окунь разошёлся… Малька гоняет, а на удочку не идёт шельмец.
Рыбак установил удочку на воткнутой рогатине, отёр руки о плащ-накидку и, повернувшись к майору, протянул руку:
– Клим Прокопьевич.
– Игнат Корж… – пожал руку и представился майор. Рыбак по-отечески слегка похлопал Игната пониже плеча и почему-то тихо сказал:
– Пойдём к огоньку. Там ушица знатная готова… Заодно и поговорим.
Совсем рядом, за небольшими кустами, на поляне, скрытой со всех сторон зарослями, перед березняком – горел костёр. Переносной столик, два раскладных стула стояли чуть в сторонке. На столе, на бумаге – две ложки, крупно нарезанный чёрный хлеб, пачка масла, соль, перец в приоткрытых спичечных коробках. Игнат невольно усмехнулся. Клим Прокопьевич, заметив улыбку, довольно сказал:
– Каюсь, не обладаю большой изобретательностью. Люблю всё по-старому. Душа отдыхает. Знаю, что принимают за дурь или претензию на оригинальность… Знаю, что некоторые даже подшучивают… Пусть… Мне действительно так нравится… Коля! – окликнул он кого-то в сторонку. – Выходи, будешь на раздаче.
Из ближайших кустов вышел большой и полноватый мужчина, в ватнике и тоже в болотных сапогах, по-видимому – Коля. Он достал откуда-то из рукава бутылку «Московской» водки и две гранёные стопки стограммовки. Поставил всё на стол. Затем подошёл к костру, над которым дымился ухой – алюминиевый, закопчённый котелок. Миски стояли рядом на небольшом пне. Здесь же лежал разводящий-черпак. Коля аккуратно разливал уху, и подносил наполненные миски к столу. Игнат и Клим Прокопьевич сидели друг напротив друга, держа в руках налитые до краёв стопки.
– Выпьем, за знакомство вначале, – предложил хозяин застолья и протянул свою стопку к Игнату. Они чокнулись и выпили.
Уха была действительно хороша. В меру перчёная, и в меру жирная. Хлеб, намазанный маслом, хорошо оттенял вкус острой пищи. Корж ел с аппетитом и удовольствием. Он не успел позавтракать. Клим Прокопьевич ел со звуком, подставляя под ложку кусок хлеба, и всё покачивал головой, приговаривая:
– Хороша ушица, ой как хороша… Не могу я их разносолы… Только вот приехал из Лондона. Голодный ходил на приёмах, веришь?
– Верю… У меня самого хозяйство… – ответил Игнат, закусывая хлебом очередную порцию ухи. – Я тоже люблю свою пищу. Жинка у меня Хрыстя… Хозяйка ещё та… Пельмени делает… Скучаю.
– Ничего – завтра свидитесь. Она приехала… – глядя хитро, из-под густых бровей, сказал Клим Прокопьевич.
Игнат отреагировал спокойно:
– Это хорошо. А то я уже сам намылился ехать. Скучаю… А где остановилась? – он посмотрел на бутылку, потом на немного удивившегося Клима Прокопьевича: —По второй?
– Не откажусь… – улыбнулся глазами хозяин застолья.
Они выпили, закусили, и только потом Корж услышал ответ:
– Кристина твоя в нашей ведомственной… тут не далеко… Слушай, как ты относишься ко всему происходящему? – спросил вдруг новый знакомый Игната.
– А чё, мне нравится… Природа, уха… Хрыстя, опять же, приехала.
– Я о другом… И ты прекрасно понимаешь, о чём. Саша не даром тащил тебя сюда… Поэтому дурочку валять не надо. У меня конкретный вопрос: —Нравится тебе, как всё сейчас устроено в мире, в стране…
– Э-эх, Клим Прокопьевич… – Игнат замолчал, полез в карман за сигаретами. Он закурил, и только потом продолжил: —Я служил государству… Плохо ли, хорошо ли, не мне судить, но честно… Присягу принимал… До последней капли… клялся. И те, кто у меня принимал присягу… Я не имею в виду «ваньку» взводного, стоявшего в тот момент рядом… Я имею в виду руководство страны… и они, призывая к моей совести и сознательности – сами же это государство угробили! Как я, советский офицер, могу к этому относиться?
– По-разному относятся все присягавшие… поразному, – продолжал хлебать уху собеседник.
– Я, конечно, не идиот… образование высшее имею, – спокойно говорил Игнат. – Вижу, понимаю, что Союз шёл не туда. Многое противно было… Особенно дурацкие лозунги, призывы. Пропагандистские штампы, притворные раболепские взгляды вороватых чиновников от партии и комсомола, враньё в газетах… по радио, телевизору. Враньё нашего замполита, в общем-то нормального мужика, но заложника системы… как и мы все, кстати… Да много чего. Но это не повод – разрушать государство… Это не повод. И когда, сейчас ребята, с кем я спал в одной казарме, – по ту сторону баррикад, возведённых политиками, я не доволен. Я не доволен войнами между людьми, жившими в одной стране и принимавшими присягу на верность одному народу… Когда один вор, сидя в Киеве, а второй в Москве, третий в Тбилиси – посылают убивать близких друг другу людей – я не доволен. То ли ещё будет. Но я отошёл от войн… Хватит… У меня хозяйство, Хрыстя… И что я могу? А уха действительно хороша…
– Ну, – наливая водку в рюмки, сказал рыбак, – по третьей… Давай.
Они выпили. Закусили хлебом, уху съели, а больше никто не доливал. Коля куда-то исчез. Клим Прокопьевич снял плащ-накидку, затем кепку, расстегнул молнию старой спортивной олимпийки. Поправляя носком сапога какой-то камешек под ногой, он заговорил. Тихо и буднично:
– Всё так… всё так… И присягу заставили нарушить, и страну развалили, и новую построить не смогли. Поссорились со всем миром, экономику угробили… Опять окружили себя холуями… С экрана сплошные лозунги и речёвки… Противно, согласен… Но ты согласился работать в проекте… Мне так сказали…
– Да, я согласился… Больше из-за денег, не скрываю. Суть знаю плохо, но доверяю своему боевому товарищу…
– Роммель говорил – не боишься ничего?
– Есть такой грех…
– Вон оно как… Грех… Хорошо, что понимаешь… Хотя Христос учил не бояться, но солдату ничего не бояться – значит положить голову зря… Хотя страх страху рознь. Обдуманная осторожность – одно. Трусливое бегство – совсем другое… Ну, да не нам судить… Пути господни… сам понимаешь. Так вот, голуба моя, твоя задача повлиять на принятие решения одним большим человеком…
– Нет, вы неправильно меня поняли – я бесстрашный, но не сумасшедший… Свои возможности оцениваю трезво. Повлиять могу только на Хрыстю, и то когда она этого захочет…
