Томми поднял глаза на собеседницу.
– Мне стыдно, Черстин, по нескольким причинам. Не только как полицейскому, но и как другу и коллеге Гуниллы Страндберг. За то, что не смог завершить то, что она начала.
На лице Андерссон застыла непонимающая улыбка. Томми же продолжал:
– А теперь еще Гектор Гусман, который скоро будет в Швеции. И если я на этот раз допущу хоть малейшую оплошность, буду невнимателен или…
– Но я прокурор, – перебила его Черстин. – Мы работаем вместе, Томми. Или ты об этом забыл?
Собака растянулась у ее ног.
– Нет, не забыл. Но на этот раз я буду действовать на свой страх и риск. Так надо, Черстин. У нас нет права на ошибку.
Женщина прищурилась.
– Почему я тебе не верю, Томми?
В этот момент без какой-либо видимой причины терьер залаял. Черстин не обратила на это никакого внимания.
– Свидетель, – отчетливо проговорила она. – Кто он?
Собака заливалась, повернув морду в сторону сада. Янссон зажмурился – он не выносил громких звуков.
– Терпение, – сказал Томми. – Свидетель – наш главный козырь. Это будет твое обвинение, Черстин, твой процесс. И твоя сокрушительная победа.
Последняя его фраза потонула в собачьем лае. Вовсингер неистовствовала, срываясь на фальцет.
– Не хочешь унять своего пса? – проворчал полицейский.
Хозяйка дома так и застыла в кресле.
– Прости? – В глазах у нее мелькнула гневная искорка, но Черстин справилась. Это она умела. – К делу, Томми, – потребовала прокурор в следующий момент.
И рассмеялась. Последняя фраза прозвучала резче, чем она сама ожидала.
Янссон ненавидел сумасбродных женщин с их комплексами и неврозами, как ненавидел все, что не подлежало контролю. Все это обладало несокрушимой разрушительной силой, бывшей в его понимании источником всего зла на земле. Против нее у Томми не было никаких шансов. Все, что ему оставалось в таких случаях, – это уйти, сдаться. Но сейчас он не мог себе такого позволить.
Терьер продолжал лаять. Янссон собрался с духом и возвысил голос:
– Я очень надеюсь на криминалистов. Но с другой стороны…
Он остановился и покосился на терьера, словно одними глазами просил Черстин сделать хоть что-нибудь. Успокоить, призвать к порядку эту умную собаку. Увести ее в дом, запереть. Утопить в бассейне.
Но прокурор молча ждала окончания фразы.
– …ведь Гектор Гусман до сих пор на свободе, а значит, мы в дерьме, – договорил наконец Томми.
– Мне это неинтересно, – задумчиво произнесла Андерссон.
Вовсингер бушевала, взвизгивала, и Янссон заговорил еще громче:
– Это хороший старт для чего-то большего, Черстин. Не забывай…
Терьер, казалось, был до смерти чем-то напуган. Несколько секунд хозяйка смотрела на него, а потом издала два свистящих звука. Вовсингер тут же замолчала и легла у ее ног. Нависла пауза. Черстин улыбалась Томми. «Чертова сучка», – подумал он, сам толком не понимая, кого имеет в виду.
– Ну, – усмехнулась Черстин, – теперь ты не думаешь, что у меня невоспитанная собака?.. А муж? – Она показала пальцем в направлении удалившегося Якоба.
У ее гостя хватило самообладания изобразить улыбку.
– Нет, – мотнул он головой. – У тебя всё под контролем, Черстин.
– Не нужно указывать мне, что делать, – подхватила женщина.
Эта фраза прозвучала без вызова или злобы, просто как замечание по делу.
Томми смотрел на нее и чувствовал, что с ним что-то происходит. В нем как будто поднималась какая-то волна – агрессии? Злобы? Похоти? Так или иначе, непреодолимого желания поставить Черстин на место. Взять над ней верх.
– Томми? – позвала она его.
– Мне кажется, я тебя понял, – сказал следователь.
Андерссон откинулась на спинку кресла. Янссон вытер рот, откашлялся.
– Пойми, я ищу вариант, приемлемый для нас обоих. И не хочу понимать шумиху вокруг этого Гусмана.
– Почему?
– Я уже объяснял. Все это дело – позор и для прокуратуры, и для полиции. Гектор Гусман на свободе, а расследование инцидента в «Трастене» зашло в тупик.
Прокурор прищурилась, пристально глядя на Томми.
– Если свидетель даст нам то, на что мы рассчитываем, ему будет нужна хорошая защита, – продолжал Янссон. – Поэтому я не стал бы раньше времени допускать к процессу журналистов. Гектора записали под другой фамилией, его настоящая не разглашается. И я хотел бы, чтобы процесс над Гусманом проходил при закрытых дверях. Не нужно трубить в газетах о том, что касается нашей работы. В данном случае дорого время – надо брать, пока горячо. Газетчики все узнают, но не сразу. Если, конечно, у нас вообще что-нибудь получится…
– С какой стати меня должно волновать, чего ты хочешь? – спросила прокурор после короткой паузы.
– Потому что ты пойдешь дальше, Черстин. Ты ведь не собираешься всю жизнь просидеть на этой вилле, пусть даже и с бассейном. Я умею давить на людей, и у меня хорошие связи. И мне вполне по силам убрать всех, кто встанет у тебя на пути. Потому что, если тебе удастся посадить Гусмана пожизненно, это станет для тебя хорошим толчком в карьере. Но для этого нам нужна свобода. Никто не должен вмешиваться в наше расследование.
Томми снова выпрямился в кресле.
– Если, конечно, у нас получится, Черстин. Тогда ты продвинешься. Взлетишь туда, где тебя уже никто не достанет.
Женщина затрясла головой.
– Нет, это ты продвинешься, Томми. – Ее гость молчал, и она продолжила: – И это ты будешь во всем виноват, если ничего не получится.
Янссон снова вытер рот.
– Согласен.
– Отлично.
Черстин улыбалась. Томми – нет.
– Иди сюда, моя хорошая. – Прокурор хлопнула себя по бедрам.
Собака запрыгнула хозяйке на колени и лизнула ее в лицо. Янссона чуть не вырвало от отвращения.
– Ну… ну… ты и вправду любишь свою мамочку, – смеялась Черстин.
32
Стокгольм
Наручники терли запястья, но полицейский рядом с Гектором оставался непреклонен. Ночной перелет из Майами через Нью-Йорк получился на удивление утомительным. Если Гусману и удалось вздремнуть, то очень ненадолго.
Петля над Стокгольмом. Центральные кварталы горят в лучах утреннего солнца. Гектор отчетливо их различает – Норрмальм, Сёдер, Кунгсхольмен, Юргольмен, утопающий в зелени… И вода вокруг.
Четверть часа спустя самолет сел в Арланде. Когда шасси коснулись земли, на полках затряслась ручная кладь.
Три полицейских автомобиля двигались в направлении города. Теперь Гектор почти не сомневался, что все это связано с «Трастеном». Он ведь убил того типа на кухне. А Йенс Валь все видел.
