У Софии отлегло от сердца. Она поняла, что Карл Хагман не намерен водить их за нос. В противном случае пришлось бы обращаться к Михаилу, и тогда дело приняло бы совсем некрасивый оборот.
– Мама? – За ее спиной в дверях возникла фигура Альберта.
– Привет, парень, – улыбнулась женщина. – Входи.
Ее сын въехал в кабинет в инвалидном кресле и остановился возле нее. Некоторое время оба молча смотрели на монитор.
– Мама, что происходит? – спросил Альберт.
С некоторых пор он разговаривал басом. София коротко взглянула на сына и поправила у него прядь волос возле уха. Верхняя половина его тела была натренирована, мускулы так и играли под футболкой. Огромные жилистые бицепсы – и тонкие, слабые ноги.
– Сама пока не знаю, – ответила Бринкман на вопрос сына. – Но скоро мы все поймем.
– Как дела у Майлза? – Альберт не сводил глаз с экрана.
– Все хорошо.
– А если у него не получится?
София понятия не имела, что делать в таком случае.
– Тогда мы все равно будем продолжать, – сказала она.
– Пока не освободим Лотара и Йенса?
– Да, – кивнула София.
Она лгала сыну – в последнее время все чаще. И при этом убеждала себя, что делает это ради его же безопасности. Альберту не нужно знать все. Но на самом деле она защищала только себя. И ненавидела себя за это с каждым днем все больше.
Сын словно прочитал ее мысли. В знак утешения он легко хлопнул мать по щеке тыльной стороной ладони и покатил свое кресло к выходу.
Альберт изменился. Это происходит со всеми мальчиками в его возрасте, но не так, как с ним. В его случае все было стремительнее и явственнее. Словно часть Альберта – самая очевидная, безнадежная и безутешная – ушла навсегда. Альберта – каким он был до того, как повредил позвоночник, – больше не было. Тот был послушен и податлив, перенимал от матери восприятие окружающего мира и самого себя. Нынешний же Альберт был полной противоположностью прошлому. Он осознал, что должен сформировать себя сам, придать своему существованию некий статус – как бы странно это ни звучало для мальчика в инвалидном кресле, пусть даже и окруженного заботой близких. В его случае это можно было сделать, только опираясь на интеллект, остроумие и сообразительность. И, наконец, на чувство юмора – то, чего у Альберта было не отнять. Юмор и находчивость – его главные козыри в этой жизни, в них его спасение. Но Софии не хватало прежнего сына, и с этим она ничего не могла поделать. Да и нынешнему Альберту тоже, насколько она могла видеть.
После двух часов работы Карл неожиданно убрал руки с клавиатуры.
– Я готов. Все оказалось запутанней, чем я думал, но у меня получилось. Программа не подвела.
Он гордился собой, Бринкман это видела.
– Я проследил суммы, которые исчезли в Лихтенштейне, – продолжал Хагман. – Они засветились по всему миру бессчетное количество раз, но в конечном итоге вернулись в Лихтенштейн, на другой счет, у которого известен только номер. С этого счета бо́льшая часть суммы переведена на исследования БАС
[3] в медицинских учреждениях по всему миру. Но потом снова начались сложности… – Карл замялся.
– Какие? – спросил Майлз.
– Деньги, которые были сняты с этого счета, оказались в одном из банков Западной Африки. Из этой суммы несколько сотен тысяч появлялись то здесь, то там, пока не осели в одном из банков Швеции. Там они оставались некоторое время на нескольких фиктивных счетах, а потом переместились дальше. К сожалению, такое бывает. Установить происхождение денег в таких случаях практически невозможно. Верный способ замести следы.
– Но ведь у вас получилось? – спросил Ингмарссон.
Хагман кивнул, а потом написал что-то на бумажке, передал ее Майлзу и ткнул пальцем в монитор.
– Впишите номер счета в окошко – программа выдаст информацию о его владельце. Потом нажмите «enter» – всплывет информация обо всех банковских трансакциях, связанных с этим лицом и этим счетом. Лично мне все это нисколько не интересно.
Карл отвернулся от монитора к камере – теперь София смотрела ему в лицо. Он выглядел усталым, но вполне довольным. Ингмарссон ввел номер счета, но ничего не произошло. Некоторое время он сидел неподвижно, а потом вдруг приблизил лицо к монитору. На экране замелькали буквы. Майлз вскочил – так резко, что чуть не опрокинул стул – и повернулся к камере. Глаза в прорезях балаклавы блестели. Ингмарссон поднял руку с выставленным большим пальцем и подмигнул Софии.
5
Тоскана
В тяжелом вечернем воздухе висел пряный запах пиний.
Гектор Гусман в монашеской рясе сидел на скамейке перед монастырскими воротами. Автомобиль с зажженными фарами поднимался от деревни по склону. Соне и Лешеку не было дозволено ночевать на территории монастыря – таково было одно из условий, на которых брат Роберто предоставил Гектору убежище.
Вот уже пять месяцев Гусман жил среди монахов. Находился рядом с ними и при этом бесконечно далеко от них. Принимал участие в повседневной работе, присутствовал на службах – хотя бы в качестве постороннего наблюдателя. Гектор принимал пищу вместе с братией и жил в келье, но он не был одним из них. При этом его многое с ними роднило: как и они, он бежал от мира, круглые сутки проводил в монастырских стенах и не имел никакой собственности. Притом что причины, доведшие Гусмана до такой жизни, имели мало общего с духовными поисками.
Он был гоним и полицией, и мафией. Ральф Ханке – бизнесмен и лидер криминальной группировки из Мюнхена – был одним из его преследователей. Другим был колумбийский наркоторговец Игнасио Рамирес. Они объединились, чтобы устранить Гектора Гусмана. И преуспели. Ханке и Рамирес похитили его сына Лотара и консультанта Эрнста Лундвалля, бывшего в курсе дел Гектора. После этого им не составило труда контролировать его деловые контакты.
Фары приближались, автомобиль поднимался по склону. Гусман слышал негромкое гудение мотора.
Ральф Ханке… Человек, который убил его брата, отца и – с высокой долей вероятности – его любовь Софию Бринкман. Это из-за Ханке Гектор впал в кому, а теперь, возможно, лишится и сына. Ханке отнял у него все. Никто еще не подвергал Гектора подобному унижению.
Как поступают с такими людьми? Стоило задать себе этот вопрос – и идеи хлынули потоком. Мысли о мести не давали Гусману спать по ночам, лишали его покоя днем. Даже в таком месте, как это. Они переворачивались у него в желудке неперевариваемым железным комом… Нанести ответный удар. Убить дьявола. Убить их всех. Металлический привкус во рту означал – ни больше ни меньше – жажду крови.
Когда же, пусть ненадолго, рассудок все-таки брал верх над одержимостью, мысль о Лотаре заглушала все остальные.
