— Да, — ответил я.
Я даже подпрыгнул на месте от нетерпения.
— Хорошо, — сказала она, — возможно, я немного поздно об этом вам сообщаю, но у нас есть один кандидат, который не сможет приехать на следующей неделе, и мы пытаемся найти кого-то, живущего прямо в городе, чтобы нам не пришлось организовывать поездку. Но если на следующей неделе вы не сможете, то мы назначим вам встречу недель через пять-шесть.
— Я приеду на следующей неделе, — ответил я. — Не хочу ждать и дать вам шанс передумать.
— Вы не хотите узнать, сможете ли отпроситься с работы?
— Я буду у вас. Я брошу работу, меня это не волнует.
— Возможно, это не самый мудрый поступок.
— Хорошо, я узнаю и перезвоню вам.
Я поговорил с Бобом Овермейером и Майком Кирни, и, конечно, они меня поддержали. Они за меня болели. В таких местах, как McDonnell Douglas, начальники на самом деле хотят, чтобы вы ушли от них и стали астронавтом. Это для них предмет гордости. Я перезвонил Терезе, сказал, что приеду, и она попросила меня приехать в Космический центр имени Джонсона и взять информационный пакет. Вернувшись домой, я просмотрел документы, включенные в него. Сведения там были самые основные: куда приехать, как одеться и так далее. Затем я перешел к части, где описывалась проверка зрения. Там говорилось: «Вы будете подвергнуты ряду интенсивных проверок зрения. Мы просим тех, кто носит контактные линзы, не надевать их в течение двух недель до проверки». Прочитав это, я понял, что у меня проблемы.
Они настаивали на этом, потому что во время проверки хотели увидеть глаза в самом естественном состоянии, какое только возможно. От контактных линз может возникнуть отек или опухоль, а они не хотели, чтобы у кандидата возникли такие проблемы. Но меня уведомили о собеседовании слишком поздно. У меня не было двух недель, чтобы дать глазам отдохнуть. И я все еще пользовался ортокератологическими линзами, чтобы сделать глазное яблоко более плоским. На тот момент я носил их уже четыре года. Я знал, что если сниму их, то через пару дней уже ничего не смогу разглядеть. Я позвонил своему офтальмологу, и он сказал: «Ваши линзы не вызывают отеков. Об этом я не беспокоюсь». Тогда я подумал и решил, что со мной все будет в порядке, если я продолжу носить контактные линзы.
В то время НАСА в каждый набор принимало от 3000 до 5000 заявлений о приеме в астронавты. Они рассматривали квалификацию и рекомендации этих кандидатов и отбирали из них 120 полуфиналистов. В течение шести недель отобранных кандидатов группами по 20 человек приглашали в Хьюстон для собеседований и медицинского осмотра. Из них выбирали короткий список, где-то от 10 до 20–25 человек, в зависимости от того, какой в конкретном году был набор. Затем, если вы зашли так далеко, то проходили через всестороннюю проверку биографических данных. Комиссия делала окончательный выбор среди тех, кто ее прошел.
Для начала вы приезжаете в воскресенье утром, и начинается неделя, заполненная тестами, собеседованиями и осмотрами. Вместе с вами находятся еще 19 кандидатов из вашей группы. Это как пробы в Голливуде, где все претендуют на одну и ту же роль. Вы все профессионалы и ведете себя как друзья, но каждый потихоньку пытается оценить, как идет соревнование. Вначале вы выполняете множество письменных тестов: тесты на определение коэффициента умственного развития, личностные тесты. Среди них есть тест на этичность, состоящий из странных вопросов типа «Вполне нормально убить другого человека, если…». Затем вы проходите через ряд медицинских осмотров. Врачи обследуют вас сверху донизу. Вы чувствуете себя лабораторной крысой. Они заглядывают вам в уши и горло. Проводят сканирование головного мозга. Компьютерную томографию. Анализы крови. Анализы мочи. Анализы кала. Ультразвук внутренних органов, чтобы выяснить, нет ли опухолей или аневризм. Вам в зад засовывают камеру и проверяют, что там, — это было для меня новостью. На сутки вам надевают кардиомонитор, чтобы отследить любые сбои в работе сердца. Они повсюду ищут что-нибудь, из-за чего вас можно было бы забраковать. К тому времени, когда медицинское обследование подходит к концу, вы будете истыканы, исколоты и вывернуты наизнанку такими способами, о которых даже не подозревали.
Во время психиатрического обследования вы должны несколько часов просидеть с двумя мозгоправами и рассказывать им о маме и папе, чтобы все удостоверились: психически и эмоционально вы сможете вынести все что угодно. Также вас подвергают разным стресс-тестам. Например, чтобы узнать, как вы справляетесь с клаустрофобией, вас закрывают на молнию в темном брезентовом мешке, личном спасательном средстве. Вас оставляют и не говорят, сколько вы там будете находиться. Я даже заснул. Это было просто. Но затем наступило время той части обследований, которой я боялся. Утром 11 августа, в четверг, мне назначили проверку зрения. Я не снимал ортокератологические линзы до самой проверки, перед ней снял их, прочел молитву и пошел навстречу своей судьбе.
В НАСА было два офтальмолога — Боб Гибсон и Кит Мануэль. Они проводили проверку зрения и передавали результаты летным врачам, которые уже составляли окончательные рекомендации о годности по состоянию здоровья комиссии по отбору. В нашей группе кандидатов летным врачом был Райнер Эффенхаузер, но я знал еще одного летного врача, Смита Джонстона, который помогал мне, рассказывая о том, как проходит отбор. В тот день проверку зрения проводил Кит Мануэль. Однажды он стал моим соседом; он был отличным парнем, но в тот день я начал его ненавидеть. Я знал, что для меня проверка зрения — самое большое препятствие на пути к чистому медицинскому свидетельству, и стал воспринимать Кита как своего главного противника.
Первое, что Кит заставил меня сделать, — это читать стандартные таблицы для проверки зрения, чтобы проверить остроту зрения невооруженным глазом и посмотреть, сможет ли он откорректировать мое зрение до 20/20. Он прогнал меня по всем этапам: «Прочтите первую строку, прочтите вторую строку». Потом Кит с помощью различных линз попытался откорректировать мне зрение до 20/20 и начал злиться от бессилия. Он не мог этого сделать. Он сказал: «Не знаю, в чем тут дело. Ваше зрение не становится 20/20, что бы я ни делал». Затем, чтобы еще раз проверить остроту зрения невооруженным глазом, Кит посадил меня к аппарату колец Ландольта. Раньше я ничего не слышал об этой машине, но такой способ проверки зрения куда более замысловат, чем обычные таблицы. Это аппарат, который снова и снова высвечивает на экране перед вами букву С. Она случайным образом появляется в разных местах в быстрой последовательности, имеет разный размер и может быть направлена в разные стороны. Все происходит быстро. А вы не должны сидеть около аппарата и приятно проводить время. В руке у вас джойстик, который вы двигаете вверх, вниз, вправо и влево в зависимости от того, куда направлена буква С.
Говорят, что кольца Ландольта — это самая точная проверка остроты зрения, какую только придумали. Не нужно говорить о том, что ее я не прошел. Это была просто катастрофа. Не могу сказать, сколько знаков я пропустил, вполне возможно, что все. В конце концов Кит сказал: «Хорошо, теперь последнее, что мне нужно сделать, — это картировать ваше глазное яблоко». Картировать мое глазное яблоко? Я и понятия не имел, о чем врач говорит. Несмотря на все сумасшедшие вещи, которые я делал со своими глазами, никто никогда и речи не заводил о такой процедуре. По существу, при ней делается именно то, о чем сказал Кит. С помощью специальной машины составляется трехмерная рельефная карта зрачка; это способ определить его форму и состояние роговицы. Кит посадил меня к некому приспособлению и несколько минут возился с ним. Потом он сказал:
