Через 10 месяцев после нашего полета в кинотеатрах IMAX состоялась премьера фильма «Хаббл 3D» (Hubble 3D). Для рекламы фильма меня пригласили в «Позднее шоу Дэвида Леттермана». Потом на канале National Geographic увидели видеоролики, которые я размещал в сети, и то, что я делал в разных шоу, и предложили мне принять участие в документальном сериале «Известная Вселенная» (Known Universe), рассказывающем о том, как человечество познавало космос. Пока я занимался всем этим, мне позвонил Берт Ульрих, отвечающий за работу НАСА с телевидением и кинокомпаниями. Он сказал:
— Майк, у нас есть возможность поработать с шоу «Теория Большого взрыва» (The Big Bang Theory). Ты слышал когда-нибудь о нем?
Я не слышал.
— Знал, что есть такая теория, — ответил я. — Но не знал, что есть шоу.
— Это комедийный сериал номер один в Америке. Он основан на науке. Они всегда ссылаются на НАСА, а сейчас хотят «послать» одного из своих персонажей в космос, и поэтому им надо пообщаться с астронавтом. Ты случайно в ближайшее время не будешь в Лос-Анджелесе?
Выяснилось, что я действительно собираюсь туда меньше чем через месяц, так как там у моего сына проходили соревнования по водному поло. Берт сказал мне, что все, что я должен сделать, — это заскочить на студию, где делается шоу, посидеть в комнате сценаристов и рассказать несколько историй. Я так и сделал. Я познакомился с авторами и продюсерами шоу Чаком Лори, Стивом Моларом и Биллом Прэди. Несколько часов я просидел с ними, рассказывая истории. Сериал находился на середине пятого сезона. В космос хотели отправить героя по имени Говард Воловиц. Я вернулся в Хьюстон и несколько месяцев спустя получил послание от Прэди: «Послушайте, мы бы хотели, чтобы вы снялись в эпизоде сериала». Они написали для меня сцену, где я даю Воловицу «крутое» прозвище астронавта Хрустик (Froot Loops). Я слетал и снялся в эпизоде. Через несколько месяцев я снова прилетел в Лос-Анджелес, чтобы принять участие в «Самом позднем шоу с Крэйгом Фергюссоном» (The latelate show with Craig Fergusson). Прэди позвонил и сказал: «Раз уж вы приехали, мы можем снова написать для вас эпизоды в шоу». И они вставили меня в последнюю серию пятого сезона и несколько эпизодов шестого в качестве напарника Воловица на космической станции. Всего я выступал в роли приглашенной звезды шесть раз и в последнем эпизоде дал Воловицу совет бросить первый мяч во время бейсбольной игры. (Звучит знакомо, не так ли?)
Сериал «Теория Большого взрыва» имеет огромную популярность. В среднем каждую неделю он собирает 20 млн зрителей и всегда будет распространяться по подписке. Вероятнее всего, большинство людей знают меня по этому сериалу, а не из-за того, что я когда-либо делал на орбите. Продюсеры и актеры «Теории Большого взрыва» — милейшие люди, с которыми очень приятно работать, и они так радовались, вписав свое шоу в историю освоения космоса. Через 20 лет после эпизода «Симпсонов» «Гомер в глубоком космосе» НАСА снова появилось на телевидении в самом популярном комедийном сериале, но теперь уже не в качестве объекта для шутки, а как звезда шоу. Возможно, появление в эпизодах ситкома не кажется таким уж большим делом по сравнению с полетом на орбиту высотой в 550 км, но для меня это было важно. С самого начала моя страсть к космосу была сформирована тем, как астронавты были показаны в средствах массовой информации и поп-культуре. Я наблюдал вместе с Уолтером Кронкайтом
[45] посадку на Луну, листал старые номера Life, шел в кино на «Парней что надо» и «Аполлон-13», и все это меняло меня, изменяло то, что я чувствую, когда смотрю в небо и мечтаю туда полететь. Я помню об этом каждый раз, когда у меня появляется возможность выступить перед аудиторией.
Благодаря «Теории Большого взрыва» я попал на МКС на телевидении, но в реальной жизни мне так и не довелось ее посетить. Говорят, что к каждому полету надо относиться так, будто он последний. Ценить его. В конце моего последнего выхода в открытый космос во время 125-й экспедиции, паря над грузовым отсеком и глядя на проплывающую внизу планету, я испытал чувство, которое, возможно, никогда больше не повторится. Какой-то голос у меня в голове сказал: «Посмотри на все это хорошенько, потому что это в последний раз». Так и вышло, и я на это не в обиде.
Несколько месяцев после 125-й были разговоры о том, что, возможно, я приму участие в одном из последних полетов шаттлов, возможно даже в самом последнем, но реальностью эти разговоры так и не стали. У меня был один шанс вернуться. В апреле 2010 г. НАСА предложило мне принять участие в долговременной экспедиции на МКС, полететь туда вместе с русскими на «Союзе». Присутствие там астронавта было необходимо. Мне предстояло провести много времени в отрыве от семьи, но, по крайней мере, сама работа была в Хьюстоне. Я всегда был рядом во время важных событий в моей семье, например дней рождения, а также тренировал команды Малой бейсбольной лиги. Когда мне предложили длительный полет, я занялся подсчетами. Моя дочь была в 11-м классе, а сын — в 9-м. Следующие два года больше половины времени мне предстояло провести очень далеко, по большей части — в России, а потом я отправился бы в космос на шесть месяцев. Если бы я никогда не летал в космос или был менее удовлетворен тем, что сделал во время своих полетов, я бы ухватился за эту возможность. Я высчитал, что вернусь с орбиты за неделю до того, как Даниэль закончит школу. Я пропущу отъезд Габби в колледж. Я пропущу все. Мне было трудно принять решение.
Отказываться от полета — это далеко не общепринятая практика. В НАСА ты принимаешь то назначение, которое тебе дают. Если ты отказываешься от него, ты даешь руководству понять, что твои дни как астронавта сочтены. Тогда я об этом не знал — или, возможно, знал и еще этого не принял, — но мое время в Хьюстоне заканчивалось. Конец наступил скоро.
Год спустя, 8 июля 2011 г., в 11:29 мы с Габби стояли около центра «Аполлон — Сатурн V» на территории, известной как Банановая бухта, и наблюдали за приготовлениями к последнему полету в 30-летней программе Space Shuttle. «Атлантис» стоял на стартовой площадке 39А, готовый доставить экипаж STS-135 на орбиту и отвезти годовой запас одежды, продуктов и оборудования астронавтам на МКС. То, что происходило, казалось мне совершенно невероятным. Попав в НАСА в 1996 г., я думал, что слетаю в космос по крайней мере раз шесть. Программа Space Shuttle процветала. Космический челнок был синонимом космических полетов. Не было никаких причин думать, что все это когда-нибудь закончится. Но так случилось, и что это значит? Мы должны были отпраздновать достижения шаттлов? Огорчиться, что они не оправдали наших ожиданий? Я не знал, что должен ощущать по этому поводу. Думаю, никто не знал.
Последний старт шаттла сопровождался обычными передовицами в газетах и врезками в выпусках новостей, где говорилось, почему мы летим в космос и окупились ли наши расходы на шаттлы. Когда USA Today опубликовала обзор триумфов и трагедий программы Space Shuttle, один из моих друзей дал мне его прочитать. В список трагедий, конечно, вошли катастрофы «Челленджера» и «Колумбии» и 14 погибших. В качестве триумфа программы Space Shuttle статья назвала следующее: 17 мая 2009 г. на высоте 550 км над поверхностью Земли астронавт Майкл Массимино положил свою одетую в перчатку руку на сломанную ручку, мешающую ремонту, и оторвал ее от космического телескопа имени Хаббла, стоящего $1,5 млрд. Только астронавт мог сделать это.
