Я чувствовал себя польщенным, но на самом деле статья говорила не обо мне. Автор пытался подчеркнуть важность работы астронавтов. Он пришел к тому же выводу, к какому пришли мы, работая над непилотируемой миссией к «Хабблу». Непилотируемые космические полеты — великолепный первый шаг, автоматические лунные станции и марсианские роверы — это отличные инструменты для того, чтобы провести первоначальную разведку, но, чтобы заниматься исследованиями, нужны люди. Все, что было сделано в экспедициях к «Хабблу» — замена приборов на более новые, ремонт спектрографа и даже отрывание этой самой ручки, — было невозможно без астронавтов, и мы не могли сделать этого без шаттлов.
Споры о том, что является самым важным наследием шаттлов — запуск и обслуживание космического телескопа имени Хаббла или строительство и снабжение МКС, — все еще продолжаются. Когда спрашивают меня, я говорю, что самое важное, что сделали шаттлы, — это отправили в космос множество людей. Когда программа была в расцвете, они доставляли на орбиту 50, а иногда и 60 человек в год. Каждый человек, отправляющийся в космос, заглядывающий за следующий поворот, — это человек, обладающий возможностью изменить наше будущее, наши отношения с планетой, наше понимание своего места во Вселенной. Прежде всего, именно поэтому мы и летим в космос.
Я знал, что никогда больше не полечу, но через несколько недель после возвращения STS-135 это было объявлено официально. Меня исключили из состава активных астронавтов. Я не хотел уходить и был очень огорчен, но программа Space Shuttle закончилась, а я дал понять, что не хочу летать на «Союзах», поэтому решение и было принято. Я по-прежнему был астронавтом, но дорога в космос для меня была закрыта. И налет часов на Т-38 мне больше не требовался. Я был прикован к Земле. После своего единственного полета в 125-й Рей Джей ушел из Отдела астронавтов в Эллингтон, где стал директором по летной эксплуатации. Однажды он позвонил мне и сказал, что увидел, что меня убрали из списков на полеты на конец сентября.
— Что ты собираешься делать? — спросил он.
— Я хочу летать.
Поэтому в мои последние две недели Рей Джей брал меня в полеты. Мы улетали и выполняли акробатические трюки в тренировочной зоне над Мексиканским заливом. Мы скользили по облакам, делали петли, бочки и заходы на второй круг с касанием земли на взлетно-посадочной полосе «Эллингтона». Я летал так быстро и высоко, как мне больше никогда не доведется.
В первый год после того, как я стал астронавтом, к нам с Каролой на Рождество приехали родственники. В канун праздника у меня был последний полет на Т-38, и я предложил: «Слушайте, я сегодня лечу. Почему бы вам не приехать на аэродром и я покажу вам самолеты?» Приехала целая группа родных, и я устроил им экскурсию. Даниэлю тогда было 17 месяцев. Я был новоиспеченным астронавтом, у которого был маленький сын с вьющимися золотыми волосами. Помню, на нем был одет забавный комбинезончик с динозаврами. Сын недавно освоил искусство ходьбы и только начинал произносить слова.
Он был везде, где только можно, и по-младенчески лопотал: «Ба-ба-ба-ба-ба», как будто это он рассказывает о самолетах.
Когда пришло время уходить, мне нужно было переодеться. Даниэль хотел остаться со мной, поэтому я сказал, что отвезу его домой. Я привел его обратно в раздевалку и, пока я переодевался, он бродил вокруг, залезая повсюду. Когда я был готов, я позвал сына, нагнулся и протянул ему мизинец. Он взялся за палец, и мы пошли вместе, проходя мимо всех самолетов в ангаре, прощаясь со всеми и желая всем счастливого Рождества. Потом мы сели в машину и поехали домой.
К моему последнему полету Даниэль вырос. Ему было 16 лет, и он был уже почти мужчиной. Его сестра училась в колледже. Сын, Карола, моя мама и моя сестра по такому случаю приехали в Эллингтон. Это было 30 сентября 2011 г., в пятницу. Я летел в этот день последним. Рей Джей сделал для меня несколько акробатических трюков, а затем мы совершили небольшое путешествие до Лейк-Чарльз. После полета все собирались поужинать в ресторане, но мне еще надо было переодеться и забрать вещи из своего шкафчика, потому что мне сказали, что все, что я тут оставлю, выбросят. Я предложил Даниэлю: «Почему бы тебе не пойти со мной и не помочь опустошить шкафчик? А потом мы поедем ужинать». Даниэль сидел рядом, пока я упаковывал несколько карт, старые ботинки и пару летных комбинезонов. В раздевалке то там, то тут слышались разговоры, но в нашем конце мы были вдвоем — так же, как когда-то, в самом начале. Я закрыл шкафчик, набрал комбинацию цифр и запер его. Прямо перед моими глазами, на двери шкафчика оказалась табличка с моим именем «Майк Массимино, Центр имени Кеннеди, Хьюстон». В мое время на дверках шкафчиков было так много имен. Джон Янг. Джон Гленн. Рик Хасбанд и Илан Рамон. В тот или иной момент все эти имена исчезали, а теперь и мне пришло время уходить. Я смотрел на табличку со своим именем и думал: «Это было самое крутое, что я делал. Я летал вместе со своими героями, а теперь с этим покончено». Потом я сорвал табличку, оставив пустой шкафчик с полоской «липучки» на дверце, чтобы потом этот шкафчик передали другому парню. Потом мы с Даниэлем пошли, повторяя тот же путь, какой проделали 15 лет назад. Только сейчас было не Рождество. Был поздний вечер, солнце садилось, и все уже разошлись. Мы прошли по пустому ангару, миновали ряды самолетов, сели в машину и поехали домой.
Эпилог
За следующим поворотом
После того как я забрал вещи из своего шкафчика и навсегда уехал из Эллингтона, мне пришлось столкнуться с важным вопросом: что делать астронавту, который больше не может летать? Иметь слово «астронавт» в резюме — это прекрасный способ открыть для себя все двери. Практически в любом месте тебе назначат собеседование, и обычно компании очень охотно нанимают таких сотрудников. Но имидж работает только до определенного момента. Рассказывая космические байки, можно продержаться не больше двух недель. Потом они всем набьют оскомину, и люди начнут спрашивать: «А что еще вы умеете делать?»
Для меня это был трудный переход к новой жизни. Я мечтал о полетах в космос с детства. И я никогда по-настоящему не думал, что буду делать после них. После того как ты теряешь статус активного астронавта, нужно либо перейти на административную должность, либо распрощаться с НАСА. Я не хотел быть администратором, но и уходить тоже не хотел. Некоторое время я слонялся по офису, снимая свои ролики для отдела связей с общественностью, исполняя роль приглашенного гостя на телевидении и хватаясь за все, что мне давали делать. Долгое время я вообще не мог принять создавшуюся ситуацию. Я знал, что дело идет к концу, но не предпринимал никаких конструктивных шагов, чтобы найти себе другое занятие. Какая-то часть меня говорила, что ничего из того, что я мог бы делать, не может быть круче того, что я уже сделал. Но другая часть знала, что это неправда. Я хотел заниматься другими вещами, решать другие задачи, но мне было трудно это признать.
Затем наступил момент, когда, оглядывая наш отдел, я понял, что время пришло. Кевин Крегель уволился, он стал пилотом коммерческих авиалиний в авиакомпании Southwest Airlines. Скорч летал в компании FedEx. Диггер ушел еще в 2004 г., он переехал в Колорадо и стал лектором-мотиватором. Скутер ушел в 2010 г. и стал работать в компании, занимающейся аэрокосмическими технологиями. Стив Смит, Рик Линнехан и Нэнси Карри все еще были здесь и занимали различные управленческие должности. Джон Грунсфелд ушел, чтобы занять административный пост в штаб-квартире НАСА в округе Колумбия. Я почти уверен, что в конце концов он возглавит все управление. Буэно и Дрю принимали участие в полетах по сборке МКС, и оба оставались в активном составе. Меган тоже еще была в этой категории, но она взяла отпуск, чтобы родить ребенка. Мое 50-летие было не за горами. Пришли более молодые астронавты, и они уже буквально наступали на пятки. Мне нужно было принять решение. Я много думал о том, что Нил Армстронг сказал во время разговора с нами в мою первую неделю в НАСА: в жизни очень важно иметь какую-то страсть, что-то, что ты по-настоящему любишь делать. И тогда ты радуешься уже тому, что каждый день встаешь и делаешь это.
