Да, попробуй крикнуть «vive»
Новому владыке:
Вмиг закончишь бытие
Ты на этом крике.
И эта связанность в поступках, в мыслях, в темах произведений, боязнь провокации повели к тому, о чем необычайно метко сказал на последнем перед моим отбытием за границу вечере поэт Н.
Памятка о вечере Шестого марта
К нам заглянула Мельпомена
И Терпсихорочка, с огнем,
И ужин был в три перемены,
А «бог»… отсутствовал на нем.
Его мы ждали до рассвета,
Уже смыкал нам очи сон.
Но по Фонтанке ночью этой
Промчался мимо Аполлон.
В сердцах смятенье и заминка…
Скажу вам то, что на уме:
Была поэтов вечеринка
Спектаклем в каторжной тюрьме.
Зато рабочие в течение этих лет настолько «окультурились», что перестали уже писать о розах. В эти дни молодой веселый парень принес мне «стишок, писанный под Пушкина, хоть и о другом, чем у него. Может, прочтете где на вечере».
Товарищи пишут,
Что нынче в Европе
Жизнь много хуже,
Чем в царском окопе,
Что лютый там голод
И нету свободы,
Что бедствия терпят
Всесветно народы.
И впрямь хоть буржуи
Толкуют нам всуе,
Что нет недохватки,
Что все там в порядке,
А нас не обманешь —
Как в фильмах проглянешь
Так враз и увидишь,
Что все тут обманы —
У всех в естестве их
Больше изъяны.
Хоть, правда, в одеже
Не видно нехватки,
И обуви даже
В отличном порядке,
А девки худей
Мертвецов на погосте —
Под юбкой да с ветром
Скелетные кости.
А ежели девчонки
В естественном тощи —
Что были в старинку
Угодников мощи, —
Так знать, что в Европе
И впрямь уже глад,
И нынче и кости
Буржуй будет рад.
Но помимо серьезных причин, влиявших на психику и действия людей были и чисто бытовые: так, характер моих литературных собраний немало изменило присутствие на них «новой аристократии». Один известный поэт и не менее прославленный художник
[103], всегда противившийся появлению на наших вечерах лиц, непричастных к искусству или науке, стал приводить на них в качестве гостьи жену заведовавшего хлебозаводом, пролетарку, объясняя свой поступок тем, что она… снабжает их хлебом.
— Не протестуйте против ее появления на наших вечерах, ведь это живой советский анекдот, — говорили другие.
Действительно, «аристократка», поверхностно нахватавшись некоторых сведений, еще не выучилась произносить правильно не только иностранных, но и многих русских слов, и когда в разговоре об Эпикуре ей задали коварный вопрос, согласна ли она с его учением, ответила:
— Очень даже интересное. Мне один наш заводской инженер рассказывал, об чем оно. Веселый, должно быть, ученый был. Я как узнала, что в его книгах написано, так и сама стала эпикурицей.
На это задавший вопрос поэт ответил:
Не все нам в жизни хмуриться,
Огонь ведь не потух;
Вы если — эпикурица,
То я — эпипетух.
XLIV. Антисемитизм в СССР
Но если в сердцах и умах царили «смятенье и заминка», а в политических вопросах — разногласия, была одна точка, тесно объединявшая всех: и обездоленные революцией, и вознесенные ею, и противники коммунизма, и его искренние последователи — все стали в большей или меньшей степени антисемитами.
«Будь я евреем, я ненавидел бы советскую власть больше, чем все ее вместе взятые враги, — сказал мне когда-то Гумилев. — Продвигая их во всех областях жизни вперед, в ущерб русскому населению, она создает им врагов даже среди тех, для кого раньше не существовало «ни эллина, ни иудея».
«Только бы скорее обеспечить сына и потом бежать отсюда без оглядки, — говорил занявший при Советах очень крупное место инженер-еврей. — Рано или поздно царствование советской власти закончится для евреев погромом, небывалым еще в летописях России».
И такое мнение высказывают многие, главным образом евреи.
Фанатичная ненависть к еврейству, ненависть обиды за преимущества, легкомысленно предоставляемые евреям властью, как говорил Гумилев, «в ущерб русским», все разрастается и не столько даже среди интеллигенции, как в народе и среди самых рьяных коммунистов.
«Ничего, — сказал мне один рабочий по поводу того, что в учреждениях Петрограда восемьдесят, а в “Красной газете” девяносто процентов мест занято евреями, в очередях за хлебом и на бирже труда их нет вовсе, — ничего, придет время, ни одного из России живым не выпустим».
Но красноречивее всего говорят о созданных советской властью антисемитских настроениях бесчисленные частушки, загадки, анекдоты.
Приведу сперва несколько последних, настолько распространенных в СССР, что они дошли даже до чужбины
[104].
Если за столом сидят три советских комиссара, что будет под столом? — Шесть колен израилевых.
— Скажите, пожалуйста, сколько в Коммунистической партии евреев? — Немного: так процентов 60.
— А кто остальные?
— Еврейки.
— Почему на бумажных советских деньгах надписи на всех языках, кроме еврейского?
— Это авторская скромность.
Старый еврей едет в Москву. Соседи-пассажиры спрашивают его:
— Едете по коммерческому делу?
— Нет, какие теперь коммерческие дела…
— Значит, хотите искать работы?
— Бог с вами! Мне уже больше восьмидесяти лет.
— Так зачем же вы едете?
— Хочу умереть в обетованной земле.
В одном советском учреждении комиссаром состоит еврей, скрывающий свою национальность из боязни все возрастающего за последние годы в СССР антисемитизма. Однажды один из подчиненных обратился к нему, назвав его по имени — Исаак Абрамович.
