— Не знаю, как отразилось бы это на революции, но для евреев, в их массе, несомненно, это было бы полезнее, так как не порождало бы в народе антисемитизма, — заметила я.
Комиссар с удивлением и благосклонно взглянул на меня.
— Как вы додумались до этого?.. Удивительно! Вопрос об этом обсуждался на днях на нашем совете и привел к решению поставить во главе советского правительства вождей — конечно, фиктивных — других национальностей.
— Русских?
— Частью русских, а, главным образом, инородцев, потому что нам необходимо ладить с населением, окружающих внутренние территории Союза окраин. За центр мы можем быть спокойны.
XLV. «Хмельный бред» или… истина?
Еще в дни открытия Экспедицией литературной студии я получила от комиссара печати распоряжение представлять ему программы происходящих в ней занятий, а также устраиваемых мною, где бы то ни было, а особенно на фабриках — литературных вечеров.
Однажды, в годовщину основания «Красной газеты»
[106], отмеченную целым рядом торжественных партийных собраний, бесплатными спектаклями для рабочих и другими празднествами, я должна была предъявить ему на просмотр одну из таких программ.
Но утром комиссар предупредил меня по телефону, что днем будет очень занят, а вечером утомлен, и поэтому лучше заехать к нему дня через два.
Так как окончательно программа еще не была выяснена, довольная отсрочкой я направилась к знакомой балерине, чтобы пригласить ее участвовать в вечере. У нее мне сказали, что она уехала в театр и вернется со спектакля не ранее полуночи.
— Самое лучшее, если вы заедете так около одиннадцати с половиной. Если еще не будет, вы подождете, — посоветовала ее мать.
Тогда, как я уже говорила, дни артисток были заполнены мелочами жизни не меньше, чем других «граждан», и поздние визиты к ним не являлись исключением.
Но, явившись в назначенное время, я услыхала, что балерина телефонировала о неожиданном приглашении на вечер и вернется не ранее утра.
Раздосадованная неудачей, я уже спускалась с лестницы, когда внизу послышался звук открываемой двери, смех и голоса, в одном из которых я узнала голос балерины. Когда же на повороте мы встретились, я невольно остановилась, изумленная представившейся картиной. На лестницу, цепляясь за перила и поддерживаемый своей спутницей, всходил комиссар печати. Он был в состоянии такого опьянения, что балерине приходилось буквально тащить его за собой.
Встретившись со мной лицом к лицу, она в первый момент смутилась, но, услыхав, что привело меня к ней в такой поздний час, обрадовалась и попросила зайти, чтобы переговорить об условиях выступления.
— Вы, конечно, знакомы с сегодняшним именинником! — смеясь, указала она на комиссара. — Чокаясь сегодня со всеми поздравлявшими его, он еще решился после этого провожать меня.
Комиссар, по-видимому, только сейчас уразумев в чем дело, пробормотал что-то невнятное, и через минуту мы входили в столовую артистки.
— Вы подождите минутку, пока я переоденусь, — обратилась она ко мне. — Может быть, поужинаете с нами — я быстро.
Она ушла, а мы заняли места за столом, накрытым на два прибора и уставленным закусками и винами.
— Как вы… сюда… попали? — наливая рюмку вина, спросил комиссар заплетающимся языком.
— Я пришла пригласить М. М. выступить на вечере в Новгороде, куда мы собираемся ехать… А вы, по-видимому, сегодня очень веселились?
— Да. Было очень… торжественно… За… за… ме… чательно!.. Энтузиазм… исключительный…
И со свойственным хмельным хвастовством комиссар стал говорить сперва о празднестве, затем о том, как торжественно чествовали его лично и, наконец, как всегда, о могуществе Советского Союза.
Красное, возбужденное лицо, бессвязная, спотыкающаяся речь и неверные движения руки, подносившей ко рту уже вторую рюмку, все говорило, что выпавшие на долю виновника торжества почести совершенно вскружили ему голову.
— Мы сейчас… самая могу… могуще-ствен-на-я органи-за… ция… в мире. Пусть… попробуют теперь… выступать…
— Какое же это могущество, если ваша партия так малочисленна.
— Причем… партия?.. Мы не партия, — обиделся комиссар, — мы… мировая… органи… органи… зация… Ну, вы не понимаете… Ми… ро… вая! Могу… могуще… ствен… не… е всех ди… дикта… торов…
— Но ведь и она управляется диктаторами — Лениным, Сталиным…
— Ди-кта-то-ра-ми!.. — иронически протянул комиссар. — Они… ни при чем… Ленин… Сталин… паяцы!.. Правит мировая органи-ни-зация… Миро… вая.
Это было что-то новое, и вспомнив пословицу: «что у трезвого на уме, то у пьяного на языке», я насторожилась.
— Однако вы, партийцы, беспрекословно повинуетесь им, они ваши властелины и повелители, вольные в вашей жизни и смерти.
— Ни… ничего подобного! — рассердился комиссар.
— Директи… вам… директивам… тайного Совета, а не… а не им…
— Но ведь и в Совете все решается одним лицом?
— Ничего… подобного!.. Почему одним, когда нас там, — и, загибая пальцы, комиссар начал считать.
— Апфель — раз.
— Кто это Апфель?
— Зиновьев… Мы его… называем… так… Апфель — раз, Троцкий — два, я — вместо… Володарского, Каменев — три…
— Четыре, — поправила я.
— Да, четыре. Потом Анатолий Луначарский, Потом…
— Потом Лилина, — подсказала я.
— Ничего… подобного!.. В Совете… нет… женщин.
— А Коллонтай?
— Ничего подобного!.. Мы не дураки.
— А кто еще?
— Был Урицкий… Свердлов…
— А еще?
— В Совете больше… никого.
— А вот, если Европа выступит против вас, тогда и ваш Совет ничего не придумает.
— Европа не… вы-сту-пит… Европа… это — мы… Все-могущие и… вез… де-сущие… Как ваш… старый Бог… Третий интернационал… европейское… масонство.
— Это вы-то масоны? Никогда не поверю. Во-первых, масонство всех стран почти сплошь состоит из аристократии…
— Мы — другое… Не то. При Александре… Первом… отделилось революционное, а те… другие, несерьезно… Не кон-куренты… на мировое… господство.
— Не поверю, пока не докажете, — продолжала я подзадоривать комиссара. — Ну, конечно, не можете доказать.
— До… до-ка-жу.
С этими словами комиссар достал из кармана бумажник, а из него похожий на пергамент лист. Но только что он хотел развернуть его, как вошла балерина.
