Стеклянная посуда эпохи цезаризма
Не менее изощренным пыткам подвергали своих рабынь и римские матроны. Достаточно было рабыне совершить хотя бы ничтожнейший проступок, что не понравился ее госпоже (скажем, выдернуть волосок или неудачно расчесать ее и раскрасить ее брови или щеки), как та могла проткнуть ее ладонь острой иглой, расцарапать в кровь ее грудь, даже нанести порезы и раны на ее лицо. Об этом вспоминает Овидий: «Противна и отвратительна для меня женщина, которая царапает ногтями и иглою лицо своей горничной, прокалывает ей руку острой иглой, и эта несчастная, обливаясь кровью и слезами, произнося в душе проклятья, все-таки продолжает убирать ей волосы». Сбежать рабу или рабыни от господ было трудно. За это сурово наказывали. Если раба ловили, на лбу ему выжигали раскаленным железом букву «F», что означало «Fugitivus» (беглый). В Риме был найден ошейник, на котором видна надпись: «Я бежал. Держи меня. Если возвратишь меня моему господину, Зонину, получишь пять золотых». Таковы были нравы римских господ, Рима… И думается, прав один из авторов, говоря: «Словом, насчет разнообразных видов и степеней телесного наказания римляне были родоначальниками и учителями последующей Европы».
Плита с римского надгробия на могиле кузнеца
Вот как описана сцена наказания рабынь у одного из римских авторов (оное приписывали Светонию, но вряд ли текст ему принадлежал). Некий патриций по имени Метелиус направил брачное предложение даме, но та его отвергла и еще стала над ним насмехаться. Это вызвало у него гнев, который распространился на весь женский род. Тогда слуга предложил ему высечь рабыню. Это должно было стать для него успокоительным бальзамом. Ведь тот постоянно испытывал удовольствие, когда при нем секли женщин. Слуга сам любил наблюдать за тем, как рабынь наказывают розгами. Хозяин охотно согласился, приказал принести хороших розог и привести рабыню «с широким крупом». Он сказал, что крики наказываемой женщины «немного успокоят» его. Этот тридцатилетний мужлан с деньгами (родители оставили ему очень большое состояние вместе с громким именем) служил в армии и в юности принял участие в разрушении Карфагена. Хотя он был богат, недурен собой и хорошо сложен, попытки создать семейный очаг ни к чему не приводили. Метелиус обладал несносным характером. Дамы свободные (римлянки), видимо, прослышав о его неуживчивости, не торопились связать себя с ним узами брака. Тем более что им было известно, как глубоко он презирал женский пол, относясь к прекрасной половине человечества с каким-то особым жестоким пристрастием. Приходилось ему обходиться наложницами. Это лишь закрепило в нем дикое отношение к женщине как к существу низшего рода. Добавьте сюда навыки, полученные за годы служения в армии (обычно там легионер подвергался экзекуциям центуриона за малейшую провинность). Римляне привыкли к тому, что их безжалостно секли и в школе за любой грех.
Раб на работах в рудниках
Солдаты, в свою очередь, хватали первых попавших под руку женщин, клали их на колено, заголяли и наказывали плетью просто ради забавы. Метелиус охотно участвовал в подобных развлечениях. Это приятно щекотало его чувства. Дома он не оставил эту позорную страсть, но прибегал к ней при первом же удобном случае. Он подвергал несчастных рабынь флагелляции без всякой пощады, хотя старался не повредить кожу. Автор продолжает: «Метелиус выбирал (для таких истязаний) самых опытных исполнителей, которые, наказывая розгами или плетью, умели причинять (женщине) возможно большую боль, не нанося коже неизгладимых повреждений, и сам он достиг в этом жестоком искусстве высокой степени совершенства. Ему не доставляло особенного удовольствия видеть, как у наказываемой девушки течет кровь, он старался достигнуть той особенно сильной боли, которую вызывают удары плетью по нежной женской коже. Он любил наблюдать, как тонкая кожа краснела, мало-помалу, под ударами плети, нервы возбуждались, что (затем) выражалось в конвульсивных подпрыгиваниях ее тела. То он приказывал наказывать молодых девушек, чтобы насладиться их ужасом и видом их нежной кожи; то, наоборот, приказывал сечь взрослых женщин, чтобы полюбоваться законченностью их форм, а также большей выносливостью. Само собой разумеется, наказания… производились по обнаженному телу; причем не обращалось никакого внимания на вполне законную стыдливость, которую могли сохранить даже рабыни». Далее дается картина того, как еще более жестокой экзекуции подверглись мать и дочь, что его когда-то отвергли, но затем волею судеб оказались полностью в его власти. Причем, сделав их любовницами, он каждый раз беспощадно сек женщин перед половым актом. Такая мазохистская акция чрезвычайно возбуждала патриция. Любопытнее и чудовищнее всего то, что когда слухи о жестокости Метелиуса к двум самозванкам (т. е. упомянутым рабыням) дошли до патрицианского Рима, это только подняло его авторитет, и он стал политиком общеримского масштаба.
Рим не церемонился со своими рабами. Согласно решению сената (9 г. н. э.), если господин был убит (кем бы то ни было), все рабы, находившиеся под одной с ним кровлей, на расстоянии окрика или в путешествии, не пришедшие ему на помощь, предавались жестокой пытке и казни. Именно так и сделали, когда в 61 г. н. э. префект Рима Педаний Секунд был убит одним из своих рабов. По закону казнили всех его рабов – 400 человек. Многие были против такого решения, считая его необоснованно жестоким, ибо пострадали невинные люди. Но юрист-сенатор Кассий заявил: «Кого же тогда защитит его положение, если оно не спасло префекта города Рима? Кого убережет многочисленность его рабов, если Педания Секунда не уберегли целых четыреста? Кому придут на помощь проживающие в доме рабы, если они даже под страхом смерти не обращают внимания на грозящие нам опасности?» Может, иные скажут, что вот убийца мстит в данном случае за свои личные обиды? Но тогда пойдем дальше и скажем прямо, что он имеет право убить своего господина, и что он поступил правильно (Тацит). Римский законодатель говорит, что единственным способом обеспечить безопасность общества и добиться серьезных гарантий того, что раб не отнимет у римлянина жизнь, – это было создать обстановку, при которой они будут дрожать за собственную жизнь. Далее сенатор произнес такую фразу… Ведь теперь, когда у нас в рабстве появились целые племена, из которых каждое имеет свои особые обычаи и своих богов, а некоторые и совсем не знают их, теперь ничем уже, кроме страха, не удержишь этот сброд в повиновении. Вы скажете, что при этом пострадает несколько невинных людей! Но ведь, когда казнят десятого в отряде, бежавшем с поля сражения, то разве не бывает так, что жребий мог пасть и на храбреца? При всяком великом деле совершается некоторая несправедливость, но несчастье некоторых с избытком выкупается благополучием всех (Тацит).
Теперь в XXI в. мы видим, как выродки, принадлежащие к отбросам наций, убивают невинных людей, отрезают головы, а их родичи почему-то остаются на свободе, да еще продолжают оказывать этим нелюдям поддержку. Власти пора вспомнить суровый обычай римлян. За смерть надо карать и родню, ибо лишь такой язык понятен тем, кто далек от всяких юридических и моральных норм.
