Огромная толпа заполнила всю площадь и прилегающие к ней улицы, и когда она увидела Государя, ее словно пронизала электрическая искра, и громовое “ура “ огласило воздух. Флаги, плакаты с надписями “Да здравствует Россия и славянство!” склонились до земли, и вся толпа, как один человек, упала перед царем на колени. Государь хотел что-то сказать, он поднял руку, передние ряды затихли, но шум толпы, не смолкавшее “ура “ не дали ему говорить. Он опустил голову и стоял некоторое время, охваченный торжественностью минуты единения царя со своим народом, потом повернулся и ушел в покои.
Выйдя из дворца на площадь, мы смешались с толпой. Шли рабочие. Я остановил их и спросил, каким образом они очутились здесь, когда незадолго перед тем бастовали и чуть ли не с оружием в руках предъявляли экономические и политические требования. Рабочие ответили: “то было наше семейное дело. Мы находили, что через Думу реформы идут слишком медленно, но теперь дело касается всей России. Мы пришли к своему царю как к нашему знамени, и мы пойдем за ним во имя победы над немцами”».
Генерал Н. Н. Головин
Э. Липгарт. Император Николай II
А. Ф. Керенский вспоминал: «В 1914 г. народ воспринял конфликт с Германией как свою собственную войну… Войну, которая означала, что судьба России поставлена на карту… Эта вторая война за национальное выживание (первая была в 1812 г.) предоставила царю уникальную возможность протянуть руку дружбы народу, обеспечив тем самым победу». Многие были в эйфории… Генерал-лейтенант Н. Н. Головин, будучи уже в эмиграции, издал ряд книг, где пытался воссоздать подлинную картину тех дней. Давая характеристику патриотическому подъему, что наблюдался в осенние месяцы 1914 г. в России, он писал: «…Все, кто был свидетелем войны России с Японией, не может не быть пораженным огромным различием в народных настроениях в 1904 г. и в 1914 г. Первым стимулом, толкавшим все слои населения России на бранный подвиг, являлось сознание, что Германия сама напала на нас. Миролюбивый тон русского правительства по отношению к немцам был широко известен, и поэтому нигде не могло зародиться сомнений, подобных тем, какие имели место в Русско-японской войне.
Вильгельм II
Франц-Иосиф
Угроза Германии разбудила в народе социальный инстинкт самосохранения. Другим стимулом борьбы, оказавшимся понятным нашему простолюдину, явилось то, что эта борьба началась из необходимости защищать право на существование единокровного и единоверного сербского народа. Это чувство отнюдь не представляло собой того “панславинизма”, о котором любил упоминать кайзер Вильгельм, толкая австрийцев на окончательное поглощение сербов. Это было сочувствие к обиженному младшему брату. Веками воспитывалось это чувство в русском народе, который за освобождение славян вел длинный ряд войн с турками. Рассказы рядовых участников в различных походах этой вековой борьбы передавались из поколения в поколение и служили одной из любимых тем для собеседования деревенских политиков. Они приучили к чувству своего рода национального рыцарства.
Это чувство защитника обиженных славянских народов нашло свое выражение в слове “братушка”, которым наши солдаты окрестили во время освободительных войн болгар и сербов и которое так и перешло в народ, теперь вместо турок немцы грозили уничтожением сербов — и те же немцы напали на нас. Связь обоих этих актов была совершенно ясна здравому смыслу нашего народа».
Такие чувства в народе, конечно, были, но они уже не были столь горячи как прежде. Тут было больше возбуждения, патриотического пыла, экзальтации, позы. К примеру, поэт В. В. Маяковский призывал, взобравшись на памятник Скобелеву, поскорее «стереть вражью кровь на русских саблях шелковым бельем берлинских кокоток».
М. О. Меньшиков
Любопытно взглянуть: а как же восприняла начало мировой войны наша высоколобая интеллигенция? Тут сколько голов — столько умов. И вряд ли возможно вывести какой-то общий знаменатель. Представляют интерес атмосфера и настрой в рядах профессуры, литераторов, чиновников. Они же создают общественное мнение. О характере и духе тогдашней элиты говорит статья М. Меньшикова «Секрет немецких успехов» (6 марта 1914 г.). В ней дана метафизика русской либеральной мысли, гниловатой, совершенно не способной к борьбе. Публика труслива, безнравственна, космополитична и антипатриотична. Автор абсолютно верно объяснил многие поражения царской России «шатаньем плохо воспитанной души».
М. О. Меньшиков, идеолог русского этнического национализма,, занимал охранительно-патриотическую позицию, направленную на защиту интересов русских, Российского государства. Тем не менее он пред чувствовав грядущую национальную катастрофу, ибо видел, что либеральное правительство не может подготовить страну к серьезной битве.
Ранее было иначе… «Русские характеры воспитывались в старой религиозной и патриотической семье, и если не от учителей, то от родителей дети слышали внушения долга, верности, чести, любви к отечеству и презрения ко всему дурному… Вот почему Суворовы, Кутузовы, Румянцевы не знали, что такое поражение. Вот почему екатерининские дипломаты находили в их душе гордое чувство уважения к своему народу и потребность постоять за его интересы. Чтобы понять, почему мы двадцать лет назад сдались немцам в Берлине (речь идет о заключении не выгодного для России торгового соглашения с Германией. — В.М.), а десять лет назад сдались японцам в Портсмуте, достаточно вспомнить, что под конец прошлого века и к началу нынешнего к верхам чиновной власти подобралось поколение, воспитанное в 1850-е и 1860-е годы. То была эпоха писаревщины и базаровщины, когда Евангелием русской жизни служило “Что делать?” Чернышевского”». Ныне же Евангелием стало «Что купить?» и «Как продать?» Меньшиков далее говорит, что «за десять лет до японских пушек мы были разгромлены немецкими перьями, писавшими торговый договор».
Чтобы обезопасить тыл
Правительство приняло ряд мер, которые, как оно полагало, помогут обеспечить в обществе стабильность и порядок.
Наряду с введением «сухого закона» власти закрыли «Правду», другие большевистские издания, подвергли аресту думских депутатов — большевиков. Не обошлось и без погромов… «На войну людей уже гонят, как скот на бойню… насильно сажают в теплушки, отправляя куда попало: причем зачастую семьи — в одно место, часть — в другое. В столицах взяты на подозрение все, носящие некоренные русские фамилии. Отмечают, многие служащие, даже видные, вынуждены были переменить свои фамилии; другие это делают из трусости и угодливости, так, вместо Саблера появился Десятовский, вместо Эбель — Эбелов, вместо Шульца — Шульцинский… Нужно сказать, что пример этому маскараду исходил свыше». Град Петербург был переименован в Петроград, так вот верхи боролись с «немецким засильем». С началом войны толпа громит германское посольство в Петербурге. Град избавят от немецких корней, а заодно и от немцев. Немцы России в спешном порядке вместе с евреями стали менять свои фамилии на русские.
