А. Ф. Керенский
А. Ф. Керенский оказался на развилке, будучи в сомнении, что выбрать из двух течений — социализм или буржуазный реформизм. Имущие слои приветствовали успех переворота и приход к власти буржуазии. Вот как описал первые шаги и действия нового правительства сам А. Керенский: «Я до сих пор с трудом понимаю, каким образом с самого первого заседания правительства мы достигали немедленного и полного согласия о том, что предстоит сделать. Все мы обладали чувством долга, которое ставили превыше лояльности к какой-либо партии. Правда, это чувство оказалось недолговечным, и в последующей истории Временного правительства уже не наблюдалось такой веры, солидарности и взаимного доверия; но тем не менее в первый месяц революции все мы, правильно или неправильно, руководствовались единственным соображением — высшими интересами народа. Многие из людей, ставших моими личными друзьями с первых дней существования Временного правительства, впоследствии говорили мне, что я выдаю желаемое за действительное и что никогда у нас не было того единства, как мне казалось.
Но как бы то ни было, первые недели революционных преобразований в России запечатлелись в моей памяти как ощущение чуда, происходившего у меня на глазах… За поразительно короткое время мы сумели заложить основы не только демократического правления, но и совершенно новой социальной системы, которая бы гарантировала руководящую роль в делах страны трудящимся массам и которая впервые ликвидировала какие-либо политические, социальные или этнические ограничения. По-иному и быть не могло, хотя бы по той простой причине, что такое новое состояние дел являлось непосредственным отражением воли бесспорного большинства населения».
Первое появление Керенского на сцене театра российской истории следует отнести к Ленским событиям… Тогда он в составе комиссии сенатора С. С. Манухина участвовал в расследовании причин и обстоятельств известного расстрела рабочих на золотых приисках. На волне повышенного общественного внимания к той трагедии Керенский и попал в Четвертую Государственную думу (от Трудовой партии), свой ораторский талант он умело использовал и был принят буржуазно-либеральной публикой на ура. Помогли, видимо, и его масонские связи: с 1912 г. Керенский состоял в масонской ложе, затем стал одним из ее лидеров. В 1915 г. он уже генеральный секретарь президиума Верховного совета масонов России. И хотя все считали его человеком хотя и даровитым, «но не крупного калибра», буржуа такие люди по сердцу, ибо соответствуют их мерке. Поэтому уже в ходе февральского переворота он вознесся на самый верх, войдя 2 марта 1917 г. в состав Временного правительства в качестве министра юстиции и генерал-прокурора.
Он активно работает на всех направлениях. А.Ф. Керенский принимает участие в решении важных задач: замена старого чиновничьего аппарата, образование новых судебных учреждений, отмена устаревших законов, противоречащих новому, «революционному правосознанию», расследование деятельности высших царских чиновников и т.д. и т.п. И везде он выступает с речами, став «всеобщим оракулом, вождем и любимцем», так сказать, «звездный час».
В первые дни Февральской революции популярность Керенского у определенной части общества была очень велика. Прежде всего у «русских европейцев», к которым принадлежали кадеты и буржуазия. Пресса величает его «героем русской революции». Так Керенский оказался на гребне славы. Каких только восторженных эпитетов не расточала тогда печать. Его называли «министром правды»,«народным трибуном», писали, что без него русская революция была бы немыслима, и т.п. Он был популярен среди «сливок общества» и части интеллигенции.
2 марта 1917 года, как мы знаем, император Николай II отрекся от престола в пользу брата великого князя Михаила Александровича. Последний призвал всех граждан подчиняться Временному правительству. Подлинники актов об отречении Николая II и об отказе великого князя Михаила Александровича от «восприятия» верховной власти министр юстиции Керенский доставил в Правительствующий сенат. Сенаторы единогласно решили печатать акты отречения.
Революция была временем ораторов — больших и малых, талантливых и бездарных.
Генерал П. Н. Врангель, оказавшийся весной 1917 г. в Петрограде, вспоминал: «Это была какая-то вакханалия словоизвержения. Казалось, что столетиями молчавший обыватель ныне спешил наговориться досыта, нагнать утерянное время. Сплошь и рядом в каком-либо ресторане, театре, кинематографе, во время антракта или между двумя музыкальными номерами какой-нибудь словоохотливый оратор влезал на стул и начинал говорить. Ему отвечал другой, третий, и начинался своеобразный митинг. Страницы прессы сплошь были заняты речами членов Временного правительства, членов Совета рабочих и солдатских депутатов, речами разного рода делегаций».
Темы были одни и те же: осуждение старого режима, апология «бескровной революции», провозглашение «борьбы до победного конца» (до «мира без аннексий и контрибуций» тогда вожди еще не договорились), восхваление «завоеваний революции». Английский дипломат Локкарт описал одно из выступлений г-на Керенского. Действо проходило 25 мая 1917 г. Тот только что прибыл в Москву с фронта и прямо с вокзала отправился в Большой театр, где должен был состояться очередной концерт-митинг. Перед собравшейся в театре публикой читал стихи Бальмонт, пел Собинов, но это был лишь «разогрев» в ожидании главного номера. Наконец под гром аплодисментов на сцене появился Керенский. Он поднял руку и заговорил… Содержание его выступления передать сложно, но главное в данном случае не содержание, а то, что было потом. «Окончив речь, он в изнеможении упал назад, подхваченный адъютантом. Солдаты помогли ему спуститься со сцены, пока в истерическом припадке вся аудитория повскакала с мест, до хрипоты крича “ура”. Жена какого-то миллионера бросила на сцену свое жемчужное ожерелье. Все женщины последовали ее примеру. И град драгоценностей посыпался из всех уголков громадного здания».
В условиях дефицита массовых зрелищ революционные митинги заменяли тогда сцену театра, арену цирка. На популярных ораторов «ходили», как ходили на талантливого певца или артиста. В. Федюк пишет, что не случайно расхожее выражение «теноры революции», иронически обозначавшее «профессионалов жанра», обращали к Керенскому. Он был на одном из первых мест среди любимцев публики.
Большая часть интеллигенции России восторженно приветствовала Февральскую революцию. Ведь то были люди их круга. М. Пришвин пишет в «Дневниках» о том впечатлении, что производили на него господа министры: «…Как все-таки сложены министры, какие все хорошие люди: Керенский, Авксентьев, Терещенко, Маслов, какая все это чистая гладь интеллигентная!». Куприн в очерках посвятил Керенскому панегирик под громким названием «Сердце народное». Поэтесса Зинаида Гиппиус превозносит его «гениальную интуицию».
Е. К. Брешко-Брешковская, одна из организаторов эсеровской партии, «бабушка русской революции», очарованная его талантом оратора, пишет: «Будучи ярко выраженным идеалистом, он не мог понять предательства так называемых коммунистов, с одной стороны, и наивного доверия их сторонников, с другой стороны. Как бы упростилась его задача, если бы он последовал примеру вождей французской революции и обратился к политике массовых репрессий! Однако история навсегда запомнит, что Временное правительство вело колоссальное Российское государство сквозь бури переходного периода от старого к новому режиму неизведанными доселе методами, обходясь без малейшего кровопролития. Невозможно сказать, сколько времени продержался бы такой мягкий и миролюбивый строй, так как в массах развивалось нетерпение, недоверие и стремление к мести, но мы знаем, что в течение этого периода воля одного человека сдерживала насилие, несмотря на неистовые призывы к жестокости, раздававшиеся даже среди интеллигентных людей».
