Смерть Людовика XIV послужила сигналом реакции: произошел резкий переход от религиозной нетерпимости к неверию, от духа покорности — к протестам. За время регентства третье сословие увеличило свое значение, как увеличив свое материальное благосостояние, так и возвысившись нравственно, между тем как дворянство все более и более теряло свое нравственное достоинство, а духовенство — свое влияние. В царствование Людовика XIV двор вел менее блестящие и очень разорительные войны; он начал тайную борьбу с общественным мнением и явную с парламентом. Воцарилась полная анархия, управление попало в руки любовниц, власть пришла в полный упадок, и оппозиция с каждым днем все более усиливалась.
Положение парламентов и сама система их изменились. Король предоставил им власть, которую потом они обратили против него. В тот момент, когда общими усилиями парламента и королевской власти остатки аристократии были окончательно разбиты, они сами разделились, как всякие соратники после победы. Королевская власть стремилась разбить сделавшееся опасным для нее, перестав быть полезным; а парламент в свою очередь хотел подорвать королевскую власть. Эта борьба между королем и парламентом, которая при Людовике XIV была все время благоприятна короне, при Людовике XV велась с переменным счастьем, а закончилась революцией. По самой своей природе парламент не может не быть орудием. Его привилегии и корпоративное честолюбие заставляли его всегда противостоять силе и помогать слабым; по очереди он помогал сначала короне против аристократии, потом народу против короны. Это и сделало его столь популярным в царствование Людовика XV и Людовика XVI, хотя он нападал на корону исключительно из соперничества с ней. Общественное мнение не требовало отчетов в побуждениях, руководивших им; оно сочувствовало не его властолюбию, а его сопротивлению; оно его поддерживало, потому что нашло в нем защиту. Одобряемый и поощряемый таким образом, парламент стал грозным для королевской власти. Сопротивления парламента после того, как им было отвергнуто завещание самого деспотического короля, требовавшего полного повиновения, после того, как он восстал против Семилетней войны, получил контроль над всеми финансовыми операциями и настоял на уничтожении иезуитов, сделались так энергичны и так часто повторялись, что двор, встречая их на каждом шагу, наконец, понял, что ему необходимо или повиноваться парламенту, или подчинить его себе. И он решил привести в исполнение план преобразования парламента, предложенный канцлером Мопу. Этот смелый человек, который, по собственному его выражению, был призван, чтобы освободить корону из-под ига приказных, заменил этот враждебный парламент другим, более послушным. Вслед за тем и вся магистратура Франции, по примеру парижской, потерпела ту же участь.
Но прошло время, благоприятное для государственных переворотов. Самовластие было настолько уже дискредитировано, что король едва отваживался им пользоваться, встречая неодобрение даже со стороны двора. Образовалась новая власть, власть общественного мнения, хотя и не признанная еще, но тем не менее получившая уже такое влияние, что решения ее становились законами. Нация, которая до сих пор совершенно игнорировалась, мало-помалу восстановляет свои права; она хотя и не принимает участия в управлении, но оказывает на него влияние. Этим путем образуется всякая новая сила; сначала она не принимает участия в управлении, а только наблюдает извне; затем она переходит от права контроля к праву содействия. И вот, наконец, настало время, когда среднее сословие должно было получить свое право участия в правлении. Оно уже раньше делало попытки к получению этого права, но эти попытки были бесплодны, так как были преждевременны; раньше оно не имело еще ничего, чем бы могло возвыситься, и не было достаточно сильно, чтобы приобрести власть, так как право свое можно получить только силой. Поэтому оно было только третьим сословием, занимая третье место как при восстаниях, так и в Генеральных штатах; все делалось при помощи его, но ничего для него. При феодальной тирании оно служило королям против господ; во время министерского и фискального деспотизма оно служило знати против короля; но в обоих этих случаях оно являлось лишь орудием, в первом — короны, во втором — аристократии. Борьба велась в чуждой ему сфере и за чуждые интересы. Когда аристократия во время Фронды была окончательно побеждена, третье сословие сложило оружие, что достаточно показывает, насколько роль его была второстепенной.
Наконец, после целого века абсолютного подчинения третье сословие появляется на сцене, но уже действует во имя своих собственных интересов. Что прошло, то не вернется, и для аристократии не было уже возможности вновь подняться после ее падения, так же, как невозможно это было и для абсолютной монархии. У королевской власти должен был явиться новый противник, так как никогда нет недостатка в кандидатах на власть. Этим противником явилось третье сословие, сила которого, богатство, просвещение и самостоятельность — росли с каждым днем; оно должно было победить королевскую власть и ограничить ее. Парламент был корпорацией, но не являлся сословием; в этой новой борьбе он мог способствовать переходу власти из одних рук в другие, но не мог удержать ее для себя.
Двор сам способствовал прогрессу третьего сословия, помогал развитию одного из наиболее сильных средств его — просвещению. Один из самых неограниченных монархов помогал движению умов и против своего желания создал общественное мнение. Поощряя восхваление, он подготовил осуждение, ведь нельзя преследовать свою выгоду так, чтобы это не обратилось против вас же. Когда кончились хвалебные песни, начались исследования, и философы восемнадцатого века сменили литераторов семнадцатого. Религия, законы, злоупотребления — все являлось для них предметом исследования и размышления. Они раскрывали права народа, выражали его нужды, указывали на несправедливости. Этим путем образовалось сильное и просвещенное общественное мнение, удары которого чувствовало правительство, но не осмеливалось заглушить его голос. К общественному мнению прислушивались даже те, на которых оно нападало: придворные во имя моды, власти в силу необходимости подчинялись его требованиям; таким образом, век реформ был подготовлен веком философии, так же точно, как этот последний был подготовлен веком процветания изящных искусств.
Вот в каком состоянии была Франция, когда 11 мая 1774 г. вступил на престол Людовик XVI. Новое царствование получило в наследство от предыдущего большие затруднения: расстроенные финансы, которые не могло исправить ни экономное и миролюбивое министерство кардинала Флери, ни ведущее к банкротству министерство аббата Терре, неуважение к власти, несговорчивый парламент и властное общественное мнение. Из всех королей Людовик XVI по своим намерениям и качествам лучше всего подходил к своей эпохе. Все были утомлены от произвола, он был склонен не пользоваться им; все были раздражены ужасным распутством двора Людовика XV, — новый король отличался чистотой нравов и умеренностью своих потребностей; все требовали реформ, которые сделались неизбежными, — он сознавал общественные нужды и гордился, что мог их удовлетворить. Но делать добро было так же трудно, как и продолжать зло. Надо было бы иметь силу, как для того, чтобы заставить привилегированные классы подчиниться реформам, так и для того, чтобы заставить народ переносить злоупотребления, а Людовик XVI не был ни преобразователем, ни деспотом. Ему не хватало той великой силы воли, которая одна только способна производить государственные перевороты и которая одинаково необходима как монарху, который хочет ограничить свою власть, так и монарху, желающему ее усилить. Людовик XVI имел здравый ум, прямое и доброе сердце, но не обладал энергичным характером и не мог настойчиво вести дела. Его проекты улучшений встречали препятствия, которые он не предвидел и которые он не успел победить. Таким образом, он пал благодаря своим попыткам реформ, как другой мог бы пасть, отказавшись от них. Его царствование вплоть до созыва Генеральных штатов было рядом безрезультатных попыток улучшений.
