Их появление было совершенно неожиданным, так как они останавливали всех курьеров, которые могли бы сообщить об их приближении. Двор пришел в ужас. Версальские войска взялись за оружие и окружили дворец; но женщины вовсе не были настроены враждебно. Их предводитель Майяр уговорил их явиться в качестве просительниц; они просто изложили свои жалобы сначала Собранию, потом — королю. Таким образом, начало этого мятежного вечера прошло довольно спокойно. Но трудно было предполагать, что не явится причины к столкновениям и раздорам между этой беспорядочной толпой и телохранителями, ставшими предметом такой ненависти. Телохранители были размещены во дворе дворца перед Национальной гвардией и Фландрским полком. Промежуток, разделявший их, был заполнен женщинами и участниками взятия Бастилии. Среди беспорядка, неизбежного следствия подобного сближения, началась драка. Это было сигналом к беспорядку и схватке. Один офицер из телохранителей ударил саблей парижского солдата, за что был ранен выстрелом в руку. Национальная гвардия выступила против телохранителей. Схватка сделалась довольно сильной и стала бы кровопролитной, если бы не ночь и не дурная погода и если бы телохранители не получили приказания прекратить огонь и отступить. Но так как их считали зачинщиками, то толпа была в сильном ожесточении против них; она ворвалась в их казармы; два телохранителя были ранены, а третьего лишь с трудом удалось спасти.
Во время всей этой борьбы двор трепетал; обсуждался вопрос о побеге короля, приготовлены были кареты. Но караул Национальной гвардии заметил кареты у решетки оранжереи; их заставили вернуться и заперли решетку. К тому же и король, который или не знал до сих пор о замыслах двора, или не верил в возможность привести его в исполнение, отказался от бегства. К его опасениям примешались вообще его миролюбивые наклонности, и он не хотел ни отражать нападения, ни спасаться бегством. Он опасался, что если его победят, то его постигнет та же участь, которая постигла в Англии Карла I, а бежать не хотел, так как боялся, что в его отсутствие герцог Орлеанский будет провозглашен наместником королевства. Между тем дождь, усталость и бездействие телохранителей укротили ярость толпы. В это время явился Лафайет во главе парижской армии.
Его присутствие успокоило двор, а ответы короля парижской депутации удовлетворили толпу и армию. Вскоре деятельность Лафайета, его ум и дисциплина парижской гвардии повсюду водворили порядок. Тишина восстановилась. Толпа женщин и волонтеров, побежденная усталостью, разошлась. Одним только национальным гвардейцам поручена была охрана дворца; все другие были приняты на ночлег своими версальскими братьями по оружию. Около двух часов утра королевская фамилия, утомленная тревогами этой страшной ночи, наконец, могла отдохнуть. В пять часов утра Лафайет, обойдя посты, вверенные его гвардии, и, убедившись, что все в порядке и город спокоен, тоже на некоторое время мог забыться сном.
Но около шести часов несколько человек из народа, более пылких, чем другие, и раньше других проснувшиеся, стали бродить вокруг дворца. Они нашли незапертой решетку, известили об этом своих товарищей и через этот проход проникли во дворец. К несчастью, внутренние посты были заняты не парижской гвардией, а телохранителями. Это роковое обстоятельство было причиной всех несчастий этой ночи. Внутри стража не была даже удвоена; решетки едва осмотрели, и караул исполнялся так же небрежно, как и в обыкновенное время. Возбужденная толпа, проникшая в Версаль, заметила у окна одного из телохранителей и выругалась по его адресу; он выстрелил и ранил одного из них. Они бросились тогда на телохранителей, которые защищались геройски и отстаивали каждый шаг; один из них воспользовался временем, чтобы разбудить королеву, которой особенно угрожали нападающие, и она полуодетая убежала к королю. Во дворце поднялась страшная суматоха.
Лафайет, узнав о вторжении толпы в королевское жилище, вскочил на лошадь и пустился во весь опор к месту опасности. На площади он встретил телохранителей, окруженных разъяренной толпой, хотевшей их перебить. Он бросился в середину, подозвал на помощь стоявших недалеко нескольких солдат французской гвардии, рассеял толпу, спас телохранителей и поскакал во дворец. Там уже были гренадеры французской гвардии; они при первой же тревоге явились на защиту телохранителей, из которых многие были уже жестоко умерщвлены. Но дело еще не кончилось; толпа собралась на мраморном дворе под королевским балконом и громкими криками требовала короля. Король вышел. Народ потребовал, чтобы он выехал в Париж; он обещал туда поехать вместе со своим семейством. Взрыв рукоплесканий приветствовал эти слова короля. Королева решила последовать за ним; но предубеждение против нее было так сильно, что путешествие ее становилось опасным; надо было примирить с ней массу. Лафайет предложил ей выйти с ним вместе на балкон; после некоторого колебания она согласилась. Они вышли вместе; чтобы дать понять себя этой возбужденной толпе, чтобы победить ее неприязнь и возбудить энтузиазм, Лафайет почтительно поцеловал руку королевы, толпа ответила на это криками одобрения. Оставалось еще примирить толпу с телохранителями: Лафайет вышел с одним из них, приколол к его шляпе свою собственную трехцветную кокарду и обнял его на глазах у народа, и народ закричал: „Да здравствуют телохранители!“ Так кончилась эта сцена. Королевское семейство выехало в Париж под охраной Национальной гвардии и своей собственной стражи.
Возмущение 5 и 6 октября было истинно народным движением. Не надо искать тайных мотивов этого возмущения или приписывать его скрытому честолюбию. Оно было вызвано неосторожностью двора. Обед телохранителей, слухи о бегстве короля, страх междоусобной войны и голод были единственными причинами, поднявшими Париж против Версаля. Если частные подстрекатели, относительно существования которых остаются даже после самых тщательных расследований сомнения, и способствовали этому движению, они не изменили ни направления его, ни цели. Результатом этого события было уничтожение прежнего придворного режима; оно отняло у двора его стражу, перенесло королевскую резиденцию из Версаля в столицу — центр революции — и поместило его среди народа.
Глава III
С 6 октября 1789 г. до смерти Мирабо в апреле 1791 г.
Продолжение октябрьских событий. — Преобразование провинций в департаменты. — Организация административных и муниципальных властей по принципу народного господства и выборов. — Финансы; все средства, к которым прибегали, оказались недостаточными. — Объявление имуществ духовенства национальным достоянием. — Продажа духовных имуществ вызвала появление ассигнаций. — Гражданская организация духовенства; религиозное противодействие епископов. — Годовщина 14 июля; уничтожение титулов. — Союз братства на Марсовом поле. — Новая организация армии — противодействие офицеров. — Раскол по поводу гражданской организации духовенства. — Клубы. — Смерть Мирабо. — В течение этого времени разделение партий становится все более заметным.
Эпоха, о которой говорится в этой главе, более замечательна резким разделением партий, чем важными историческими событиями. По мере того, как преобразовывалась государственная организация и законы, люди, интересов которых это касалось, стали противодействовать им. С самого созыва Генеральных штатов революция приобрела себе врага в лице двора; после соединения сословий и отмены привилегий к нему присоединилось дворянство; с установлением одного Законодательного собрания и неприятием двух палат — ее врагами стали министры и сторонники английского государственного строя. Против нее же стали провинции, как только проведено было разделение на департаменты. Со времени появления декрета об имуществах и гражданском устройстве духовенства — противниками ее стали все священники; после издания новых военных законов — все офицерство. Казалось бы, Собранию не надо было вводить столько перемен сразу, чтобы не создавать себе стольких врагов, но общие планы Собрания, его нужды, а также происки противников принуждали его к этому.
