Такой способ защиты еврейских интересов, как избрание уполномоченного, также имел место в связанной с «московским изгнанием» драматической коллизии. В этой роли выступил имевший большой опыт по этой части Цалка Файбишович
[283]. 20 февраля 1790 г. ему была выдана доверенность, сходная по формальным признакам с кагальными верительными грамотами, выданными тому же Файбишовичу, И. Бейнашовичу и И. Мовшовичу в 1784 г. Тогда в качестве верителей выступали «еврейские общества», зачастую очень небольшие и незначительные, считавшие тем не менее необходимым составление отдельных доверенностей идентичного содержания. В 1790 г. верителями выступили «нижеподписавшиеся белорусские купцы-евреи»
[284], что предполагает консолидацию по сословному, вероисповедному и региональному принципам одновременно, а не по принципу принадлежности к отдельным еврейским общинам, каждая из которых воспринимала себя как автономная единица. По крайней мере, данная формулировка могла означать наличие определенной группы, именно так осознававшей свою идентичность либо позиционировавшей себя в таком качестве при контакте с властями. В любом случае, отсутствие в тексте доверенности упоминаний об «обществе» и кагале весьма примечательно. Отдельно в доверенности оговаривалось право Файбишовича подавать прошения на имя императрицы. Повторялись с незначительными вариациями некоторые впервые зафиксированные в доверенностях 1784 г. формулировки: «даем Вам сие полное доверие», «подавать прошение и иметь хождение», «и что только по сей нашей просьбе учините, с прекословием отзываться не станем»
[285]. Более четко, чем в доверенностях 1784 г., излагалась «политическая программа», т. е. то, чего должен был добиваться Файбишович в своих контактах с властью: «Как мы, нижайшие, производим купеческую коммерцию в разных Российской империи городах, то настоит нам необходимо надобно к дальнейшему распространению такового промысла и лучшей нашей пользе записаться по разным Российской империи городам в купечество». Кроме того, Файбишович должен был ходатайствовать «о прочих в пользу нашу служащих известных Вам нуждах»
[286]. Таким образом, документ приближается к форме депутатского наказа, наподобие фигурировавших при созыве Уложенной комиссии.
Неясно, были ли затронуты личные интересы Файбишовича в московском конфликте. На данный момент неизвестны документы, свидетельствующие о его коммерческой деятельности в Москве. Возможно, его роль ограничилась представлением еврейских интересов в столице. В таком случае, ситуация отличается от эпизода 1785–1786 гг., когда Файбишович ходатайствовал одновременно об общественных и личных нуждах, и отражает его превращение в «профессионального» еврейского представителя. Итак, в марте 1790 г. Файбишович прибыл в Санкт-Петербург. Ему снова удалось добиться личной аудиенции у Екатерины II и подать ей прошение «именем моих единоплеменников, к тому меня избравших»
[287]. Этот любопытный документ начинается с выражения благодарности за издание указа 1786 г., благодаря которому «еврейская нация, не имевшая доселе положительного состояния, будучи присоединена к российскому гражданскому телу, льстилась, подобно прочим членам оного, воспользоваться преимуществами и правами, от правительства дарованными»
[288]. Таким образом, автор прошения давал понять, что евреи всецело поддерживают взятый правительством курс на унификацию общества, в частности стремление к интеграции евреев и четкому определению их статуса. Однако на практике с дарованными императрицей правами произошло то же, что и с привилегиями польских королей, на утрату смысла и законодательной силы которых жаловался витебский кагал в 1773 г., и евреи «с крайнею горестию увидели противное ожиданию своему»
[289]. Так, в 1789 г. указом Сената Смоленскому наместническому правлению по ходатайствам смоленских купцов евреям было запрещено записываться в купечество этого города. Мотивировалось это отсутствием «особого высочайшего повеления» евреям производить торговлю за пределами белорусских губерний
[290]. Таким образом, данное постановление находилось в русле ставшего затем традиционным в российском законодательстве о евреях принципа: «Каждому еврею не запрещено только то, что законами ему буквально дозволено». Вопреки общепринятым юридическим нормам, российское законодательство указывало не только на запрещенное, но и на разрешенное евреям, считавшимся a priori подозрительными и порочными
[291]. Файбишович в своем прошении 1790 г. фактически восстал против такого истолкования законов: «Таковые предписания Правительствующего Сената не токмо противны вышеупомянутому им же данному Полоцкому наместническому правлению указу, но и правам, Городовым положением нам дарованным»
[292]. Файбишович просил предоставить евреям право свободно проживать и торговать во всех городах империи. Подпись под прошением снова еврейскими буквами, так что опять встает вопрос об авторстве. Хотя, возможно, в этом и других аналогичных случаях подпись еврейскими буквами отражает не незнание русской грамоты, а сложившуюся практику.
7 октября 1790 г. следственное дело по прошению московских купцов о высылке из города евреев рассматривалось на Совете при высочайшем дворе («Совете государыни»). Главным обвинителем евреев выступил глава Коммерц-коллегии А.Р. Воронцов, в 1780-е гг. считавшийся их покровителем
[293]. В результате евреям было запрещено записываться в купечество «во внутренние российские города и порты», московских евреев вычеркнули из списков горожан и принудили покинуть Москву
[294]. Через три месяца был издан указ, положивший начало формированию печально знаменитой «черты оседлости»: евреям предоставлялось право проживания только на территории Белоруссии, Екатеринославского наместничества и Таврической области
[295].
