Суть конфликта, расколовшего еврейскую общину Бердичева на две группы, каждая из которых делегировала своих «поверенных», несколько проясняется при обращении к более ранним документам, отразившим взаимодействие евреев Бердичева с владельцами местечка. Еще в 1732 г. по распоряжению владелицы местечка Т. Завиши хевра («братство цеховое») портных была изъята из юрисдикции кагала
[597]. Эта привилегия несколькими годами позже была подтверждена ее дочерью М. Завишиной-Радзивилл
[598]. К 1794 г. в конфликт с кагалом оказались втянуты и состоятельные члены общины, нашедшие поддержку у М. Радзивилла, издавшего распоряжение об учреждении альтернативного органа власти: независимого от кагала и раввина «еврейского суда»
[599]. При этом порядок избрания («во время еврейского праздника Пасхи», «на три года») и структура (четверо «судей» и «писарь») этого «суда» копировали устройство кагала. «Суду», подчинявшемуся непосредственно владельцу местечка, были переданы такие функции кагала, как разбор имущественных тяжб, и предписывалось организовать свое делопроизводство по аналогии с городским судом. Сам прецедент «реформы», которую пытался провести владелец в масштабах местечка, является весьма примечательным в контексте общей тенденции к реформированию еврейской жизни государством, проявившейся в тот период почти во всех странах Европы. Случай в Бердичеве отражал на микроуровне все проблемы, связанные с еврейской реформой: стремление изменить структуру еврейского общества путем распоряжений «сверху», сотрудничество с частью еврейского населения, попытки установления иерархической централизованной системы власти в ущерб кагалу, ограничения и притеснения, связанные с усилившимся контролем власти над евреями, и неприятие реформы еврейским обществом.
Сенат, по всей видимости, проигнорировал вопрос о легитимности той или иной группы поверенных бердичевских евреев. В окончательном постановлении по этому делу Сенат подтвердил формальную независимость евреев от помещиков, на землях которых они проживали, и право евреев по своему желанию менять место жительства. В постановлении также осуждался произвол помещиков по отношению к евреям, что было связано как с отстаиванием государством своей монополии на насилие, так и с противодействием тенденции к закрепощению евреев. Примечательно, что жалобы еврейских поверенных выступали в преамбуле данного документа в качестве повода к изданию указа
[600].
Наряду с постоянными конфликтами между еврейским населением и владельцами местечек, одной из главных проблем, поднимавшихся еврейскими представителями, было участие евреев в структурах городского самоуправления. 7 октября 1802 г. распоряжением Сената был утвержден предложенный подольским губернатором А.Г. Розенбергом порядок выборов: евреи должны были занимать в магистратах не более трети должностей, причем выборы должны были проводиться отдельно «христианским и еврейским обществами». Этот порядок был распространен на все губернии, входившие в черту оседлости
[601]. Введенные властями ограничения побудили евреев Каменец-Подольска в ноябре того же года отправить в столицу своего поверенного Ицку Гельмановича. Поданное им прошение «на высочайшее имя» могло быть составлено кем-либо по его заказу или же написано им самим. Риторика прошения, если верно последнее предположение, может свидетельствовать и о владении частью евреев языком административных документов и публицистики: «Гонимый роком чрез несколько веков и всеми презренный народ еврейский в конце прошедшего столетия увидел себя осененным крыльями державного орла российского»
[602]. Содержащиеся в прошении отсылки к законодательному опыту «блаженныя и вседостойныя памяти» Екатерины II, якобы стремившейся полностью уравнять евреев в правах с другими городскими сословиями, коррелируют с демонстративным забвением предшествующего царствования и культивированием памяти Екатерины II в высших кругах того периода. При этом дискриминационные по сути своей указы 23 июня 1794 г. (о введении двойной подати)
[603] и 3 мая 1795 г. (о выселении евреев из сельской местности в города)
[604], исходя из содержащихся в них формулировок, трактовались как основание для равного представительства евреев в органах городского самоуправления. Более того, евреи должны иметь преимущественное право на занятие этих должностей, поскольку «в том крае коммерция зависит от рачения евреев, а христиане весьма мало упражняются в оной, будучи к такому упражнению несклонны и неспособны»
[605]. Кандидаты в члены магистратов из числа христиан были, в отличие от евреев, неграмотны, не знакомы с законодательством и, что особенно важно в данном случае, «не столько еще просвещенны и не столько еще исполнены духа терпимости, чтобы по делам гражданским почитали равным себе того согражданина, который по делам, до религии касающимся, не одинакового с ними мнения»
[606]. По этой причине они восприняли ограничительные указы о евреях как доказательство того, «что сии лишены от правительства единой доверенности и уважения», и «присвоили себе неограниченное во всем преимущество перед еврейскими членами»
[607]. Таким образом, решение еврейских дел возлагается на людей, совершенно незнакомых с условиями еврейской жизни и еврейскими порядками, руководствующихся исключительно предрассудками и корыстными интересами. Эта мысль, присутствовавшая уже у еврейских депутатов и поверенных последней четверти XVIII в., была высказана в прошении Гельмановича с большей четкостью и резкостью. От частного вопроса об участии евреев Подольской губернии в городском самоуправлении Гельманович переходит к общим проблемам взаимодействия российских евреев с властью. Предвосхищая состоявшийся в том же месяце созыв еврейских депутатов или, возможно, владея информацией о готовящемся мероприятии, Гельманович выражал уверенность в том, «что не попустит сие правительство осуждать целый народ за что-либо, не истребовав прежде от него объяснений»
[608]. Он счел нужным также высказаться в поддержку еврейской реформы, которую должен был разрабатывать недавно учрежденный Первый еврейский комитет (впрочем, не упоминающийся в прошении), и даже признать справедливость некоторых обвинений в адрес евреев: «Пороки же целого народа – если таковые суть – должны быть исправлены, а не наказываемы… Не суть ли они всем общие, но замечаемы больше у того, против которого употребляют особенное примечание и о котором уже расположены верить, что он подвержен оным». Таким образом, по мнению Гельмановича, уже само существование отдельного законодательства о евреях противоречило идее модернизированного «просвещенного» государства, «законной монархии». Эта общая идея связывается с частным вопросом о представительстве евреев в органах сословного самоуправления: «Дабы не подать вида от правительства к различению народов по правам гражданским», необходимо было отменить разделение христианского и еврейского «обществ» при выборах в магистраты и избирать в равной пропорции «как христианские, так и еврейские члены»
[609].
