Отдельные документальные свидетельства о евреях в Санкт-Петербурге начала XIX в. позволяют несколько скорректировать точку зрения Б. Натанса, относящего возникновение феномена «петербургского еврейства» к середине XIX в. Все отмеченные Натансом для позднейшего периода процессы (ассимиляция, аккультурация, интеграция в форме «селективной эмансипации») имели место уже в первой четверти XIX в. Безусловно, эти процессы приобрели массовый характер только в 60-х гг. XIX в., однако понимание генезиса этих моделей социального поведения евреев будет неполным без обращения к ситуации, кратко охарактеризованной в данном разделе.
К особенностям еврейского представительства в 1801–1812 гг. следует отнести прежде всего четко выраженную преемственность с предыдущим периодом, при том что деятельность еврейских депутатов и поверенных осуществлялась в новых институциональных рамках. Высказанные еврейскими представителями предложения представляли собою широкий спектр моделей реформирования еврейской жизни – от укрепления традиционных общинных институтов до полного переустройства религиозных и социально-экономических основ еврейского общества. При этом все упоминавшиеся выше проекты объединяла тенденция к альянсу еврейской элиты (традиционной или в той или иной степени «просвещенной») с представителями власти и приближению ее статуса к статусу российского дворянства (чины, покупка земли, включение кагалов или соответствующих им структур в систему государственного управления). Это стремление контрастировало с основным направлением правительственной политики того периода, которое привело к значительному ухудшению правового и экономического положения евреев. Примечательно также активное сопротивление подавляющего большинства еврейских общинных лидеров попыткам централизации управления евреями, выразившимся, в частности, в так и не осуществленном проекте создания «российского Синедриона» в 1803–1804 гг. Сохранившиеся документы позволяют реконструировать некоторые важные аспекты восприятия российскими евреями «политического» и разные способы адаптации к изменениям, проявившиеся в еврейском обществе в первые годы XIX в.
Сосуществование различных форм еврейского представительства в данный период было обусловлено как неоднородностью еврейского населения, так и колеблющейся позицией власти по отношению к еврейским депутатам. Мнения высших государственных чиновников представляли собою широкий спектр: от убеждения в полной бесполезности и даже «вредоносности» депутатов до веры в необходимость сотрудничества с ними на постоянной основе. При этом один и тот же государственный деятель мог кардинальным образом менять свои взгляды под влиянием не всегда ясных для нас обстоятельств. Подозрительное отношение к депутатам, во многом обусловленное противоречием между неограниченным самодержавием и самой идеей представительства, усугублялось распространенной в тот период в правительственных кругах боязнью «еврейского бунта» и еврейского шпионажа. Постоянные ограничения деятельности депутатов и подозрения в политической неблагонадежности, высказывавшиеся в их адрес представителями российской администрации, не привели к упадку этой формы еврейского представительства в последующий период. Наоборот, он характеризовался переходом еврейской депутации при центральной власти на более высокий уровень. Именно после войны 1812 г. была в полной мере реализована попытка заимствования французского опыта привлечения еврейских депутатов к управлению еврейским населением империи.
Глава 3
«ЕВРЕЙСКИЕ ЗАКОНЫ МОГУТ И ДОЛЖНЫ ИЗМЕНЯТЬСЯ».
1812–1825 гг.
В одной из «вставных новелл» в романе еврейского писателя А.М. Дика «Первый еврейский рекрут, или как это было в 1828 году» (1871 г.) описывается жизнь еврейских депутатов в Петербурге в 1820-е гг. Чтобы заработать себе на жизнь, они торговали с уличных лотков зеленью и печеньем и старой посудой на толкучем рынке. Те из них, кто хоть немного знал русский язык, писали прошения за своих единоверцев. Не желая нарушать религиозные законы о кошерной пище, они не покупали молоко у уличных разносчиц
[756], а завели собственных коз. Козы отличались строптивым нравом и часто сбегали. Депутаты гонялись за ними по центральным улицам Петербурга и нередко попадали в полицейский участок
[757]. Повествование Дика строится как пародия на типичный фольклорный рассказ о депутатах. Характерное для традиционного фольклорного нарратива представление о депутатах как о влиятельных персонах, живущих в роскоши, в месте, запретном для основной массы евреев, и имеющих доступ к императору и министрам, противопоставляется здесь описанию различных мытарств депутатов в столице.
Вопреки сатирическому описанию Дика, период с 1812 по 1825 г. можно назвать скорее эпохой «расцвета» еврейской депутации. Депутация, как никогда ранее, приближается к форме государственного учреждения.
Еврейские депутаты в 1812–1817 гг.
Военные действия 1812 г., проходившие на территориях со значительным еврейским населением, не могли не затронуть евреев. Евреи, которым военная служба была заменена «рекрутским сбором», занимались шпионажем в пользу российской армии, некоторые из них даже попадали в партизанские отряды. Еврейские купцы принимали участие в военных поставках, при этом их запутанные отношения с казной часто приводили к их разорению. Отечественная война 1812 г. знаменовала также «открытие еврейства» образованным российским обществом. К этому времени следует отнести формирование многих мифологем, связанных с евреями и отразившихся как в литературе, так и в документальных источниках
[758]. С войной 1812 г. связан и новый этап в истории еврейского представительства при центральной власти. Особую роль в этих событиях сыграли еврейские депутаты – военные подрядчики Лейзер Диллон и Зундель Зонненберг, которые использовали свое влияние при Главной квартире российской армии для воздействия на правительственную политику по отношению к евреям
[759].
Диллон и Зонненберг являлись во многом типичными представителями еврейской элиты того времени. Лейзер Диллон из Несвижа возводил свое происхождение к средневековому кастильскому каббалисту Моше де Леону
[760] и, таким образом, как и некоторые другие еврейские деятели того времени, возводил свой род к сефардам. Его отец, Борух-Бендет Диллон, был доверенным лицом князя Карла-Станислава Радзивилла, иными словами, «держал аренду» города, контролируя производство и продажу водки и сборы с приезжающих на базар, а также организовал сложную систему субаренды. К тому же он пользовался среди евреев славой выдающегося талмудиста
[761]. Согласно семейному преданию, старший сын Боруха-Бендета Диллона Лейзер с раннего детства проявлял необычайные способности к языкам и уже к восьми годам бойко говорил и писал по-польски, по-немецки и по-русски, что сочеталось с поразительными успехами в изучении древнееврейских священных текстов
[762]. В довольно юном возрасте (13 лет) – тогда это было обычной практикой, в особенности среди еврейской элиты, – его женили на дочери одного из глав минского кагала, чье имя, к сожалению, до нас не дошло, и последующие несколько лет он жил в Минске в качестве «зятя на содержании», а впоследствии был привлечен к участию в деятельности тестя по снабжению армии.
