Помимо лингвистических свидетельств существования китайской колонии в тех краях, Пауэрс приводит и другие любопытные факты. К примеру, он пишет, что китайские поселенцы на протяжении веков вступали в браки с представителями местных индейских племен. Их потомки обладали куда более светлой кожей, нежели другие индейцы, а некоторые пожилые мужчины, нарушая сложившуюся у индейцев традицию, носили бороды. Женщины же «гордились тем, что их черные волосы точь-в-точь такие же, как у китаянок». Кроме того, эти женщины носили отличные от других индианок наряды: «длинные, до щиколотки, по преимуществу белые платья без рукавов, собиравшиеся у шеи в складки». По характеру они были «дружелюбны, незлобивы и простосердечны». В преддверии смерти «эти люди, подобно китайцам, выражали желание, чтобы их похоронили на земле предков». Кроме Того, обитавшие в районах Сакраменто и Русской реки люди предпочитали, как и китайцы, вести оседлый образ жизни, в отличие от индейцев-охотников, которые постоянно меняли место стоянки. О склонности к оседлому быту говорит и пища этих чрезвычайно любопытных метисов: «По меньшей мере четыре пятых их питания составляли овощи, которые они собирали с возделываемых ими огородов. Они знали свойства трав, кустарниковых растений и деревьев и обладали куда более обширными познаниями в этой области (имеется в виду ботаника), чем девять десятых коренного населения Америки». Культурное наследие их предков проявлялось также в том, что они делали глиняную посуду, которая имела классические формы старинных китайских фарфоровых изделий. И это при всем том, что окружавшие их индейские племена довольствовались при потреблении пищи грубыми плоскими мисками, вырезанными из камня или из дерева. Пращуры населявших долины Сакраменто и Русской реки племен пользовались «длинными ножами из обсидиана и яшмы», которые их потомки, как утверждает Пауэрс, изготовлять уже не умели. Точно так же эти самые пращуры пользовались для курения изящными трубками из серпентина, в то время как их потомки вынуждены были довольствоваться простыми деревянными трубками. Но потомки не забыли «некоторые чисто китайские уловки»
[171] — в частности, использовали для приманивания водоплавающей дичи вырезанные из дерена манки и чучела уток. Подобный способ охоты, надо сказать, коренными индейцами никогда не применялся. Подобно китайцам, обитатели влажных долин ели улиток, ящериц и змей, а также складывали во дворе кучи влажного компоста и ила, где разводили съедобных речных моллюсков.
На восточном побережье залива Сан-Франциско, на расстоянии примерно 70 миль от того места, где была найдена джонка, находится деревушка, обнесенная низкой каменной стеной. В 1904 г. доктор Джон Фраер, профессор ориенталистики из университета Беркли в Калифорнии, писал: «Вне всякого сомнения, это работа представителей монголоидной расы. К примеру, у китайцев существует обычай обносить свои поселения каменными стенами. Это относится как к небольшим поселкам, так и к городам»
[172]. Это высказывание полностью соответствует теории «китайских поселений» Пауэрса, который полагал, что китайцы создали на территории Калифорнии колонии, чье население посредством межнациональных браков со временем смешалось с окружавшими их индейскими племенами, унаследовавшими в значительной степени культуру колонистов.
Итак, можно с большой долей уверенности утверждать, что Чжоу Мань организовал на территории Калифорнии китайские поселения. Интересно, эти ли поселенцы стали первыми выращивать на территории Калифорнии рис? А бело-голубая посуда эпохи Мин? Кто привез ее в Северную Америку — испанские галеоны, как утверждают традиционно мыслящие научные авторитеты, или же джонки из флота Чжоу Маня? Когда я пишу эти строки, исследовательская работа продолжается и окончательный вердикт экспертов еще не вынесен; я тоже не бездельничаю — ведь мне необходимо завершить свои изыскания, связанные с установлением маршрута флота Чжоу Маня.
После того как флот Чжоу Маня отошел от берегов залива Сан-Франциско, ветра и течения наверняка повлекли его корабли к Нью-Мексико. На карте Вальдзеемюллера эта часть побережья прорисована довольно точно. Впрочем, ожидать большей точности от картографа, который проводит съемки берега с плывущего параллельно ему корабля, трудно. Далее на карте находим ошибку на широте залива Теуантепек (Galf of Tehuantepec), что в Гватемале. Когда смотришь на карту, складывается такое впечатление, что в этом месте Тихий и Атлантический океаны соединяются, что, конечно же, не соответствует действительности. Понять, почему была сделана ошибка, нетрудно. Китайские корабли, разумеется, попытались войти в залив, но он оказался таким мелким, что продвигаться дальше они не решились. Пришлось вычерчивать очертания залива с безопасного для кораблей расстояния. Но что, спрашивается, видел картограф с корабля, который стоял на якоре при входе в залив? Берега по краям, а в центральной части — водный простор до горизонта. Со стороны могло показаться, что здесь пролив, разделяющий Северную и Южную Америку. Как обычно, китайцы добросовестно нанесли на карту то, что видели их глаза, и поплыли дальше.
Я предполагаю, что флот Чжоу Маня дошел до Панамского перешейка, который столь точно вычерчен на карте Вальдзеемюллера, после чего ветра и течения повлекли его корабли назад через бескрайние просторы Тихого океана к Китаю. Повторяю, при такой конструкции судов, как у китайцев, в этом нет ничего удивительного. Но до Панамы они наверняка прошли через Калифорнийский залив и бросили якорь у берегов Мексики. Где-нибудь в районе Мансанильо (Manzanillo) в нынешней провинции Мексики Колима (Colima). Вулкан Колима, который хорошо виден с моря и достигает высоты в 12 700 футов, вне всякого сомнения, должен был привлечь их внимание.
Я решил попытаться найти обломки какого-нибудь китайского судна между Мансанильо и Акапулько. Прежде всего потому, что эта часть побережья протяженностью 300 миль особенно аккуратно прорисована на карте Вальдзеемюллера. Я начал поиски с просмотра старых записей первых испанских мореходов, которые достигли этой части побережья Мексики в 1520 г. Их звали фра Бернардино де Саагун (Friar Bernardino de Sahagun)
[173] и Бернал Диас дель Кастильо (Bernal Dias del Castillo)
[174], и они оба в своих дневниках описывали экзотическую цивилизацию народа майя, которая в 1421 г. уже клонилась к упадку, а ко времени прихода испанцев доживала последние годы. Многое из того, о чем писали испанцы — куры, лакированные шкатулки, крашеные ткани, металлические предметы и ювелирные украшения, — несло, казалось, на себе незримый отпечаток присутствия в этих краях китайцев.
