* * *
Неожиданно скончалась Маргарита де Фуа, жена Франсуа II Бретонского. Анна и Изабелла, дочери герцога, осиротели. Старшей, Анне, не было еще и десяти лет…
Двор погрузился в траур.
Не радовали и успехи армии коалиционеров. Успехов, попросту, не было. О продвижении к Парижу больше никто и не заикался. Анна Французская начала воевать всерьез.
Не обошла беда стороной и Аквитанский отель.
Неизвестно, что было тому причиной: то ли молодая жена подорвала силы герцога, то ли просто судьба такая, но на одной из охот герцог де Барруа простудился и, вернувшись домой, в три дня сгорел от лихорадки на руках у Жанны.
Жанна стала вдовой. Траурное платье надолго заняло главное место в ее гардеробе.
* * *
Не успел Бретонский двор опомниться от этих утрат, как скончалась Антуанетта де Меньле, всего лишь на несколько месяцев пережив Маргариту де Фуа.
Франсуа Бретонский потерял и жену, и любимую женщину…
Тучи над Бретанью сгущались.
* * *
Почти год после смерти герцога Жанна провела в каком-то сером унынии.
Она сама удивлялась своему состоянию: ведь старость герцога была главным из его достоинств, когда Жанна избрала его своим будущим супругом. Рано или поздно, но такой конец был неизбежен.
Но оказалось, и знание это пришло, как всегда, слишком поздно, что впервые в сознательной жизни, после сурового монастыря и родного дома, где она была непристроенной обузой, Жанна попала в теплые руки человека, который ее по-настоящему любил и заботился о ней.
Теперь ей казалось, что она второй раз потеряла отца…
Вдовое положение Жанны было сложным.
Кроме нее у герцога было достаточное количество законных наследников, не считая многочисленных бастардов, а поскольку брак был коротким и ребенком не увенчался, то, кроме небольшого денежного вспомоществования, рассчитывать на что-то еще просто наивно и опасно. Примерно так ей объяснил положение дел вестник из герцогства.
Ноющее сердце Жанны подсказывало, что это еще не все беды.
Но даже горести и неприятности, если они длятся долго, становятся привычными и в их русле человек опять начинает находить маленькие радости, выводящие его в светлую полосу жизни.
Жанна нашла свою первую любовь…
* * *
Небольшой неофициальный вечер был устроен в честь прибытия посла Венецианской республики во Франции Дзаккарии Контарини.
Двор давно отказался от помпезных развлечений. И из-за траура по жене и любовнице герцога Франсуа, и из-за того, что «безумная война», как ее уже окрестили в кулуарах, поглощала все больше средств.
Поэтому развлечения двора приобрели оттенок камерности. Недостаток денег возмещался всплеском культуры. Разговоры вертелись, в основном, вокруг литературы и музыки. (Что весьма, правда, не устраивало многих придворных, вынужденных ломать мозги, читая заумные произведения и заучивая нужные цитаты.) Зато посещающие Бретань гости поражались изысканной атмосфере двора.
Жанна чуть запоздала к началу, потому что новое платье, которое привезли буквально за час до начала, оказалось чуть длинноватым и пришлось его срочно укорачивать.
Впрочем, она задержалась бы и подольше, если бы не боязнь пропустить что-нибудь интересное.
Жанна вошла в зал с задумчивым и чуть печальным выражением лица, которое появилось у нее после смерти герцога. И очень ей шло.
Жанна, конечно же, прекрасно об этом знала, и менять его на более веселое в ближайшее время не собиралась.
Буквально с порога к ней попытался подольститься хлыщеватый шевалье из числа тех, что сонмом роились вокруг молодой красивой вдовы, вызывая чувство раздражения у остальных дам.
Завывая на весь зал, юноша прочел (как он скромно пояснил) плод исканий нескольких ночей:
На Жанну Аквитанку эта
Кансона льется Вашей славе вслед,
Скрывая лучезарный Ваш портрет
Под позолотой каждого куплета!
[38]
И замер, ожидая похвал.
– Спасибо, дорогой Жан, Вы мне льстите! – улыбнулась Жанна. – Правда, я всегда думала, что Раймбаут Вакейрасский в своей «Песне о величии и непобедимости любовного чувства» писал: «На Беатрис из Монферрата эта кансона льется Вашей славе вслед». Видимо, Вы невнимательно искали…
Пойманный за руку плагиатор, под хохот окружающих, с пунцовыми ушами скрылся в толпе.
Венецианский посол с поклоном приветствовал Жанну и, целуя кончики ее пальцев, спросил:
– Дорогая госпожа, откуда у столь прелестной дамы такие глубокие познания в поэзии Раймбаута? Я предполагал, что он является нашей средиземноморской знаменитостью, а вы, на севере Франции, о нем и не подозреваете.
– Раймбаут был другом маркиза Бонифация Монферратского и графа Гюго де Монпеза¢, моего предка. У нас в замке сохранилось несколько кансон, написанных его рукой! – охотно ответила Жанна.
– О! Ваша земля имеет или имела владения в Латинской Романии? – поинтересовался посол.
– Нет, граф Гюго считал, что негоже поборнику Святой Веры обзаводиться землями, пока Святая Земля и Гроб Господень в руках неверных. Увы, он погиб рядом с Бонифацием Монферратским, как нам известно, так и не увидев осуществление своей мечты…
Жанна решила несколько причесать разухабистую биографию Буйного Гюго и умолчала, во-первых, о том, что все свои завоеванные земли граф по пьяной лавочке проиграл, и, во-вторых, умер он за день до той смертельной для Бонифация битвы с болгарами в 1207 году. Умер, когда немного возмущенный крестьянин, чью жену Гюго посетил в овине, подпер двери и поджег строение, искренне сожалея, что так рано становится вдовцом.
Вот так мило беседуя, они подошли к группе, слушающей трагическую балладу о Розе, рассказываемую одной из дам. Запомнить ее в оригинале стихами она не успела, поэтому излагала, как могла, прозой:
– Роза была прекраснейшей из трех сестер и стала возлюбленной дамой одного могучего короля, императора Востока и Запада. Злая королева, узнав об их любви, решила в отсутствие супруга погубить его даму сердца. Первый раз она пригласила Розу во дворец и, скрывая клокочущую в душе злобу, обращалась с ней, как с родной сестрой. Весь день королева была приветлива, делила с гостьей трапезы, гуляла по саду. И только при расставании она не ответила на слова прощания прекрасной Розы. Обидевшись, та неосторожно воскликнула: «И об этой беззубой, мужиковатой, сиплоголосой королеве рассказывают, что она прекрасна!..
Жанна незаметно рассматривала венецианских гостей, сравнивая их с придворными.
Почти все итальянцы, кроме самых пожилых, были одеты в короткие широкие бархатные куртки с просторными рукавами и большими отложными воротниками. Никаких вычурностей типа длинных носов обуви или зубчатых краев одежды, которыми еще щеголяли местные щеголи, в их облике не было. В легких переглядах итальянцев читалась некоторая насмешка над отставанием местных фасонов от итальянских.
