Цвет небесный
Альбом идиота
Глава 1
Я расскажу все как было – ни о чем не умалчивая и ничего не добавляя от себя.
Шторы были задернуты. Трепетала зелень на индикаторах магнитофона. Гитара, изнемогая от любви, выщипывала гортанные перезвоны: «О, прекрасная донна, подари мне эту розу!.. О, прекрасная донна, я навсегда сохраню ее!.. Подари эту розу как память о нашей встрече!.. О, прекрасная белая роза!.. О, как она свежа!..»
Голос обволакивал собою пространство. Сладость, нега и безразличие пропитывали его.
Анпилогов поднялся и медленно скрипнул зубами.
– Я исчезаю, с меня хватит, – сдавленным, нехорошим голосом сказал он. – Зубри текст, Александр. Шестого ты обязан петь как соловей.
– Соловей из меня хреновый, – ответил Игнациус. – К тому же до шестого еще надо дожить.
Тогда Анпилогов неприятно сощурился.
– Тебя что-нибудь беспокоит? – спросил он.
– Да все то же, – вяло ответил Игнациус.
– Грун?
– Конечно. Мне кажется, мы торопимся.
Анпилогов нагнулся и обеими руками взял его за кончики воротника:
– Никакого Груна не существует. Не было, нет и никогда не будет. Я советую: выбрось все это из головы. Крысятник уже давно шебуршится. Ты же знаешь, какой у них жуткий нюх. Если кто-нибудь где-нибудь вымолвит хотя бы полслова… Александр!.. Все это может обрушиться…
Он буравил Игнациуса прищуренными глазами.
– Порвешь рубашку, – мрачно сказал Игнациус.
В комнате стоял цветной полумрак. Одинокая ленивая пара танцевала посередине гостиной – изгибаясь и тесно прильнув друг к другу. Было видно, что – Эмма и кто-то еще. Багровела, спускаясь до пола, суставчатая бегония. Низенький, скучный, насупленный Эритрин, прислонившись к книжному стеллажу, обкусывал бутерброд с серой семгой. Борода его двигалась вверх и вниз, а желтушная кожа на лбу собиралась морщинами. Игнациус тоже хотел есть. Семгу, однако, купили не для него. Он знал об этом. Сеньора Валентина под апельсиновым немецким торшером оживленно беседовала с двумя плечистыми лакированными молодыми людьми, которые, подрагивая вытянутыми ногами, поспешно жрали маслины. Разговор, по-видимому, шел об Испании. Всплывало – идальго и акапулько… Валентина смеялась и после каждой фразы трясла мелко завитой розовой головой. Увидев Игнациуса, картинно воздела руки:
– Представляешь!.. Они недавно ходили по Эспланада дель Косо!
– Неужели в этих самых ботинках? – изумился Игнациус, опускаясь на корточки и внимательно разглядывая подошвы.
Лакированные юноши, оторопев, назвали себя Кенк и Пенк, – из вежливости перестав жрать. Он не понял – это клички или фамилии.
Громко поцеловал жену в лоб:
– О, белая роза!.. О, как ты свежа!..
– Вы закончили? – нервно сказала сеньора Валентина. – Тогда, пожалуйста, присмотри за Пончиком. Что-то он мне сегодня не нравится…
Подошел тоскующий Эритрин и, дожевывая скупые волокна на хлебе, как о чем-то само собой разумеющемся, попросил:
– Разменяй сто рублей.
– Откуда? – пожал плечами Игнациус.
Эритрин, как гиена, проглотил последний кусок.
– Понимаешь, этот жмудик клянется, что нет мелких денег. Он мне десятку должен. Ведь замотает, я его знаю…
– Где находится Сонная улица? – спросил Игнациус.
– На Фонтанке, около Репина, – ответил озабоченный Эритрин. – Ты вот что, не суйся туда, сожрут с потрохами…
– Это – как?
– А вот так. Сожрут и не поперхнутся… Слушай, может быть, дашь мне полтинник до вторника? Я честно верну, я – не Жека…
Эритрин был исключительно деловой. Впрочем, сегодня Игнациус на него чихал. Он до боли, до судорог выворачивал шею. Аня сидела на диване в углу, и ее бодро теснил какой-то редковолосый, облизанный, как червяк, скользкий гуттаперчевый тип, закинувший руку на спинку – полуобнимая. Шептал что-то мокрыми шлепающими губами. Она, отогнув край шторы, глядела в снежную пустоту.
Это, вероятно, следовало прекратить. Игнациуса потянули в пузатое кресло. Черноглазая разгоряченная Эмма приблизила к нему овечье лицо. Он внимательно посмотрел – а кто же танцует? Танцевала теперь, оказывается, сеньора Валентина. Причем – точно так же, безудержно прижимаясь. Он тихо присвистнул. Эмма, отвлекая, схватила его за ладонь:
– У меня к тебе оч-чень серьезная просьба…
– Эмма Арнольдовна! Товарищ Булкина! – перекрывая сладкую музыку, сказал Игнациус.
Эмма дернулась, точно ошпаренная. Она терпеть не могла, когда ее называли официально. Говорят, что Жека скрывал свою фамилию до последней минуты, все анкеты в ЗАГСе заполнил сам. Она услышала ее только при регистрации. Потом неделю рыдала.
Прежнее имя, конечно, звучало мощнее – Эмма Неголая.
– Давай твою просьбу, – сказал Игнациус.
– Мы с Валентиной хотим серьезно заняться языком, – обиженно протянула Эмма. Тронула бриллиантовые висюльки в ушах. – Я договорилась со Стасом, он водит испанцев. У него настоящее каталонское произношение. Будем брать уроки два раза в неделю, это недорого.
– Ты уверена, что вам нужен именно испанский? – спросил Игнациус. – Не суахили, не древневерхненемецкий? Вы же собирались голодать по системе Бронц-Мюллера. А до этого, я помню, реставрировали иконы. Между прочим, паркет я до сих пор не могу отмыть.
– Алекса-андр!.. – умоляющим голосом воскликнула Эмма.
– Честно говоря, питаться дафниями – спокойней.
– Ну Алекса-андр!..
Задыхающийся Игнациус отодвинулся.
– Ладно, сдаюсь… Объясни мне только, где находится Сонная улица?
– На Голодае, – мгновенно ответила Эмма. – Я жила неподалеку целых два года. Ужасный район. Переулок Каховского, Сонная, дальше – Проезд…
– А кто такой Стас?
– Тот, что танцует.
Игнациус посмотрел, как пара по центру комнаты сливается в некоем действии, мало похожем на танец.
– Каталонское произношение, значит… А если попросту, без затей, дать ему в морду?
– Ты с ума сошел, все так танцуют…
– Правильно, я чокнутый, – сказал Игнациус.
– Стас – серьезный каратист, – предупредила Эмма.
– Ну и что?
– Куда тебе против него.
Игнациус задумчиво произнес:
– Помнится, у Жеки был среди инструментов небольшой ломик. Новенький такой, как раз – мне по руке…
