Полозов посмотрел. Кровь больше не текла.
– Ну и что, – сказал он. – Тромб. – Поторопил ее: – Не стой, Варвара, не стой.
– Вы глядите, глядите, – сказала она.
Кровь не просто остановилась, а как бы спеклась, ссохлась, ее вдруг стало меньше.
– На желудок посмотрите, Виктор Борисович.
Полозов не верил. Там, где он с такой быстротой и блеском зашил порез, теперь появился рубец – плотный, бугристый, надежно схватывающий края, словно операция была сделана не полчаса, а по меньшей мере месяц назад.
Суматошно подлетела Галя с тампонами. Полозов, не глядя, поймал ее за руку.
– Пульс пятьдесят. Ровный. Наполнение среднее, – сказал анестезиолог.
– И здесь, – Варвара осторожно показала пальцем.
Диафрагма, которая только что висела клочьями, вдруг начала зарастать. Именно зарастать. Лохмотья еще остались, но сморщились, съежились, прилипли к ткани и потихоньку рассасывались. Между ними прямо на глазах появлялась молодая розовая пленка.
– Вы помните Анциферова? – шепотом спросила Варвара.
Полозов быстро повернулся. Варвара смотрела напряженно, желая сказать и не решаясь при посторонних.
Он, конечно, помнил. Еще бы!
Пленка закрыла всю диафрагму. Она была тонкой, просвечивающей, в нее миллиметр за миллиметром вползали капилляры.
– Что это такое? – очень тихо спросила Галя где-то за спиной.
– Приходит в себя, – предупредила Варвара.
Парень открыл глаза, повел по сторонам, с трудом сглотнул – сейчас заговорит.
– Наркоз! – рявкнул Полозов.
Анестезиолог подскочил:
– Вы же запретили.
– Наркоз! Наркоз! Быстрее!
Маска легла на лицо. Анестезиолог прижимал ее обеими руками, поглядывая с некоторым испугом.
– Он, значит, живой, – шепотом сказала Галя.
Диафрагма совсем заросла. Ясно проступали мышцы и сухожилия. Рубец на желудке рассосался – никаких следов. И кровь, заливавшая полость, исчезла: отдельные черно-красные сгустки с каждой секундой бледнели и таяли.
– Ох, так и растак, – сказал анестезиолог. Он заглянул через плечо.
Варвара уничтожающе посмотрела на него. Он крутил головой.
– Ох, этак и разэтак.
– Надо зашивать, – нарочито громко сказала Варвара.
Полозов очнулся:
– Да-да, конечно…
– Виктор Борисович, – протянула Галя, – я ничего не понимаю.
– Я тоже, – мрачно отозвался он.
– Ох, так-так и еще раз так, – сказал анестезиолог.
Зашили быстро, хотя Полозов не торопился – накладывал стежки машинально.
Потом он бросил держатель, задумчиво стащил перчатки:
– Остальное – сами.
Варвара понимающе кивнула.
– И снимите повязку с ноги. Она ни к чему. – Взгляд его остановился на лице парня. Тот дышал спокойно, ровно. – Голова, я думаю, в порядке. Трогать не надо. Варвара Васильевна, закончите – зайдите ко мне.
– Елки-палки, – сказал анестезиолог, видимо, исчерпав словарный запас.
Затем они сидели в дежурке. Полозов курил. Варвара принесла чай. За окном была плотная ночь. На столе под лампой лежала история болезни.
Молчали долго. Наконец Варвара спросила:
– Что будем писать, Виктор Борисович?
Он вяло ответил:
– А что писать? Характер травм, характер операции в полости и на конечностях.
– Он уже завтра будет ходить, – сказала Варвара. – Вспомните Анциферова.
Полозов прищурился. Варвара поспешно добавила:
– Нет-нет, фамилия другая. Я смотрела. И, кроме того, Анциферову за сорок, а этот совсем молодой.
Полозов криво усмехнулся:
– Значит, так. Запишем полость… Запишем, что голова в порядке. Ошиблись на «скорой». А перелом… Запишем не перелом, а вывих…
Варвара отхлебнула чай:
– И правильно, Виктор Борисович. Хватит с нас Анциферова. Три объяснительных. Четыре комиссии. Рентген, анализы, протоколы… И кто поверил?
– Я бы на их месте ни за что не поверил, – сказал он.
– Только… Мы были не одни…
Полозов махнул рукой:
– Обойдется. Эта… Галя… вообще отпадает. Кто она? Студентка?
– Да.
– Ну вот… А тот фрукт… – Он сморщился. – Ну расскажет, ну потреплется в курилке, будет клясться. Поболтают и перестанут.
Помолчав, помешал ложечкой в стакане.
– Интересно, кто-нибудь еще видел нечто подобное? Или только вам везет? Надо будет осторожненько порасспрашивать.
– Я вот что думаю, – сказала Варвара. – А ведь их, наверное, много – таких. Ведь за два года – второй случай. И опять у нас. А если и у других хирургов? А сколько больниц в городе? Нет, этих людей много, Виктор Борисович.
– Это не люди, – устало сказал Полозов.
– А кто? – она спросила испуганно.
– Не знаю, – сказал Полозов. – Не знаю. Но только это – не люди…
Галя шла по тихому коридору. Свет был притушен. Больница спала. За столиками клевали носами ночные сестры.
Сегодняшний случай не выходил у нее из головы. Странная какая-то история. Ничего не понять. И Виктор Борисович не объяснил. Тоже – врач, принял живого за мертвого. Называется, практика.
Она повернула за угол.
У окна стоял парень. Тот самый, которого оперировали. Курил в форточку, сильной струей выдувая дым.
Увидел ее, подмигнул:
– Спокойной ночи, доктор.
У него было очень приятное лицо – серые глаза, прямой нос, шапкой светлые волосы. Рослый, плечистый. Наверное, спортсмен, может быть, даже мастер.
Но удивительно: тяжелейшая операция, а он ходит.
– А здесь нельзя курить, – сказала Галя.
– Да? – Он улыбнулся беззаботно. – Я только одну, напоследок.
– И вам нужно лежать, – сурово добавила Галя, вспомнив про операцию.
Он бросил окурок в форточку, засмеялся:
– Почему вы такая строгая? Не надо… Вы еще дежурите?
– Да, – сказала Галя.
Он опять подмигнул – весело:
– Вот и хорошо. Давайте познакомимся.
Чистый город
Около указателя машина остановилась. На квадратной табличке белело: «Озерное – 8 км».
Васька просунулся в дверцу и сказал:
– А может, он там?
