– У них все, что хочешь, есть. – Сержант вытер лицо, оставив на нем красные полосы. – Надо перебираться на ту сторону. Видите подворотню?
До подворотни было метров сорок.
– По одному и – быстро, – приказал сержант. Выскочил и, будто нырнул, почти падая, перебежал улицу. Запоздало ударила очередь, выбила искры из асфальта, зазвенело стекло. Я кинулся, не дожидаясь, пока очередь кончится. По мне не стреляли.
– Вот мы и на месте, – сказал сержант. Он закурил.
– Хороший автоматчик уложил бы вас запросто.
– Под хорошего автоматчика я бы и не полез.
Он открыл обшарпанную дверь на первом этаже. В квартире царил хаос. Мебель была перевернута, на полу сверкали сотни зеркальных осколков. Полированную стенку наискось прочерчивала пулевая дорожка. По бокам выбитого окна стояли капитан-десантник и совсем молоденький лейтенант. У обоих на шее висели пластинки противогазов. Очень сильно пахло чесноком.
– По приказу начальника охраны… – шагнув вперед, начал докладывать сержант.
Капитан резко повернул к нему белое, засыпанное известкой лицо и крикнул сорванным голосом:
– К стене!
Мы едва отскочили. Автоматная очередь прошла по полу, брызнули зеркальные фонтаны.
– Засекли все-таки, сволочи, – сказал капитан.
Лейтенант ежесекундно вытирал лицо ладонью.
– Надо менять позицию.
– Поздно, уже поздно, – проговорил капитан и опять навис над рацией: – Хансон, слышишь меня? Хансон! Что там у вас?
– Заняли чердак, – донеслось в ответ. – Через минуту начинаем. Я сообщу.
– Балим! – закричал капитан. – Через минуту закроешь окна. Плотно закроешь, понял? Чтобы носа не могли высунуть!
– Не высунут, капитан, ничего не высунут. – Неторопливый голос был с сильным южным акцентом.
– Видишь, где у них пулемет?
– Вижу.
– Вот. Чтоб больше ни я, ни ты его не видели.
– Понял, капитан. Все будет в ажуре, капитан!
Капитан повернулся к нам:
– Ну?
Сержант доложил.
– Какой Август? Август на той стороне, – капитан с неприязнью посмотрел на мой злополучный костюм, ужасно сморщил лицо. – Сейчас туда не пройти. И здесь вам делать нечего. Отправляйтесь во двор. Он не простреливается.
Я достал удостоверение. Капитан не успел даже взглянуть на него – рация, казалось, накалилась:
– Начинаем, капитан!
И он в ответ весь напрягся:
– Балим! Балим! Огонь!
Впереди бешено стучали десятка два автоматов. Капитан скомандовал:
– Пошли!
Мой сержант перекинул автомат в руку, лег, раскинув ноги, у соседнего окна.
Переулок хорошо просматривался – широкий, пустой. Стены его домов были исцарапаны пулями. У тротуара дымилась покореженная легковая машина. Ветер переворачивал зеленые бумажки, застилавшие асфальт. На углу, из высокого дома с зарешеченными окнами выдавалась узкая, в два этажа полукруглая башенка, пронизанная солнцем.
Стреляли по ней.
На крыше дома появился человек – во весь рост. Замахал руками. Слева выскочил взвод десантников и побежал мимо догорающей машины.
– Быстрей, быстрей! – застонал капитан в рацию.
И вдруг откуда-то сверху, перекрывая автоматную суету, отчетливо застучал «гокис». Пули его с визгом рикошетировали от мостовой. Обрушился пласт штукатурки. Поднялась белая пыль. Двое бегущих сразу упали, остальные, помешкав секунду, нырнули в ближайший подъезд. Один десантник то ли растерялся, то ли еще почему, но на какой-то миг застыл на середине переулка. Когда он опомнился, момент был упущен. «Гокис» отсек его от подъезда. Десантник рванулся в другую сторону. Вжался там в глухую стену спиной, глядя, как быстро-быстро по асфальту приближаются к нему выщербленные лунки.
Сержант у окна выругался, автомат в его руках заколотился нескончаемой очередью. Я заметил, что сжимаю пистолет – когда только успел его вытащить? – и сунул его обратно под мышку.
– Балим, я тебя расстреляю, – страшным голосом прорычал капитан.
– Они перешли на третий этаж! – закричал Балим.
Десантник у стены наконец решился – прыгнул вперед, надеясь перескочить через смертельные лунки. Очередь поймала его в воздухе. Он переломился надвое.
– Балим, что же ты, Балим, – горловым шепотом сказал капитан.
И вдруг все стихло. Только сержант бил и бил вверх по башенке. Я потряс его за плечо, он очумело оглянулся, бросил автомат, высморкался на пол.
– Капитан! Хансон передал – они уже в квартире!
– Ага! – Капитан, соскальзывая, выбрался через окно, зашагал к дому с башенкой. Лейтенант молодцевато выпрыгнул за ним. У меня оборвалось сердце, но выстрелов не было. Я тоже вылез. Отовсюду появившиеся десантники смотрели на башенку. Ждали. Негромко переговаривались. Некоторые поднимали зеленые бумажки – купюры по сто крон каждая. Высокий черный человек что-то темпераментно объяснял капитану, помогая себе руками. Капитан его не слушал.
Все расступились. Пронесли двоих на носилках, все в бинтах. Один непрерывно стонал и плакал.
Подошел Август. Я не сразу узнал его застывшее лицо.
– Одного все-таки взяли, – сказал он.
– Ведут, ведут, – пронеслось среди десантников. Они подались вперед.
Из парадной дома с башенкой двое в комбинезонах волокли третьего – коленями по мостовой, он бился в их руках и кричал.
Август увидел меня, моргнул голыми веками:
– Ты? Ну слава богу!
И тут же забыл про меня.
2
ВЫДЕРЖКИ ИЗ ДОКЛАДА ПОСТОЯННОЙ ИНСПЕКЦИОННОЙ КОМИССИИ ПРИ МЕЖДУНАРОДНОМ КОМИТЕТЕ ПО КОНТРОЛЮ НАД РАЗОРУЖЕНИЕМ (МККР) ПО ОБСЛЕДОВАНИЮ ОБЪЕКТА 7131 (БИОЛОГИЯ), НАУЧНО-ТЕХНИЧЕСКОГО КОМПЛЕКСА «ЗОНТИК», ШТАТ АРИЗОНА, США
Основание для инспекции – заявление профессора Чарльза Ф. Беннета, Принстонский университет, о характере научных работ, которые велись в комплексе «Зонтик» и которые шли вразрез с частью пятой «Декларации о разоружении» – «Медицински неоправданное воздействие на психику человека физическими, химическими или иными средствами с целью модификации его поведения» – и вразрез с частью второй «Декларации прав гражданина» – «Насильственное изменение индивидуальных качеств личности».
…Инспекцией научно-технического комплекса «Зонтик» установлено наличие проводящихся в нем в настоящее время исследований химического воздействия на психику человека препаратами группы «Октал» с целью модификации поведения по типу реакций «Страх».
…Шестая лаборатория объекта (бывший руководитель – профессор Ф. С. Нейштадт), на которую указывал заявитель, в настоящее время не восстанавливается, в планах реконструкции не значится, и тематика ее исключена из предполагаемого направления исследований.
