– Господин офицер! Когда нас пропустят?
– Не могу сказать, сударь.
– Полиция – так ее и растак!
Меня теснили спинами и локтями. Площадь не вмещала народ. Сюда собрались, наверное, со всех окраин. И не удивительно – Спектакль шел уже чуть ли не полдня.
Проверка документов меня не радовала. Несомненно, искали нас. Я скосил глаза на профессора. Он сильно осунулся, под слезящимися веками в морщинистых мешках скопилась синева.
– Отпустили бы вы меня в самом деле, – устало сказал он. – Я старый человек, я этого не выдержу. Слово власти вам известно. Ну дадут мне пожизненное заключение – что толку?
На левой руке, чуть ниже плеча у него запеклась кровь: зацепил кто-то из «саламандр».
– Давайте-ка, я вас лучше перевяжу, – сказал я.
Он поморщился:
– Ах, оставьте ради бога!
Продолговатый пупырчатый, как огурец, вертолет с растопыренными лапами на брюхе прочертил небо. Тысячи поднятых лиц проводили его.
– Военные, чтоб их подальше, – сказал кто-то.
Вертолет приземлился на крышу Дома. Она еще слегка дымилась. В верхнем этаже чернело оплавленное отверстие – попадание податомной базукой. Они, «саламандры», оборонялись очень упорно. Поставили на чердаке два пулемета с автоматической наводкой и плотно, веерным огнем закрыли все пространство над Домом. Десантники сунулись было сверху – и потеряли две машины. Один вертолет стоял сейчас на краю крыши – помятый, уткнувшись винтом в ребристое железо. Другому не повезло совсем. Он рухнул на асфальт, вспучив облако пламени, раскидал вокруг горящие обломки и тела. Кажется, из команды никто не спасся. И два взвода, ринувшиеся через пустую улицу к входной двери, сразу же откатились назад, встреченные автоматами. Оставили убитых на мостовой. Правда, военные быстро опомнились и повели бой по всем правилам: заняли крыши, подвезли базуки, непрерывным послойным огнем запечатали окна первого этажа. Непонятно, на что рассчитывали «саламандры», ввязываясь в бой с регулярными частями. Может быть, они надеялись на фантомов – портативная радиостанция непрерывно передавала в эфир труднопроизносимое слово из одних согласных. Но улицы были уже перекрыты. Базуки первым же ударом проломили стену, расшатав здание, а вторым напрочь снесли часть крыши вместе с пулеметным гнездом. И в то время, как последний пулемет, торопливо захлебываясь, держал небо, десантники ринулись в образовавшийся проход.
После выстрела базуки я не устоял на ногах: опутанная проводами мнеморама сшибла меня, и, пока я мучился, выдирая контакты из клемм, профессор навалился сверху, пытаясь разбить мне голову какой-то железякой. Я легко стряхнул слабое тело. Он завозился, как червяк, среди проводов. И тут Анна, которую ранее не было слышно за стрельбой и криками, приказала мне: «Руки! К стене!» Ее всю корчило. Рот кривился. Платье было порвано. «Брось автомат, тебя повесят», – сказал я. Она, как сумасшедшая, трясла дулом: «К стене! К стене!» Я подошел и вырвал автомат из сведенных судорогой пальцев. Магазин был пуст. Разумеется. Иначе бы она выстрелила сразу – без дурацких команд. Профессор опять попытался меня ударить, и я опять стряхнул его. У него не хватало сил. «Уходи отсюда, дурочка», – сказал я Анне. Она села прямо на пол, закрыла лицо ладонями, заплакала. И тут ударила вторая базука – по чердаку. Стены качнулись. С визгом пронеслись осколки кирпича. Показалось белое полуденное небо. И дальше был только дым, ныряющие в нем неясные согнутые фигуры и надоедливая автоматная трескотня.
– Почему Аурангзеб? – спросил я.
Профессор вздрогнул.
Это была случайность. Выплеск памяти. Детская привязанность к великим властителям прошлого. Он разглядывал книжку с картинками и видел там человека на троне. В чалме, с алмазным пером. А тысячи других людей лежали перед ним ничком. И слоны стояли на коленях. И алмазное перо он тоже хотел иметь. И дворец с белыми колоннами. И миллион рабов. Он вырос. Казалось, так и будет. Оставалось совсем немного. Но все рухнуло. Разоружение. «Декларация». Лаборатория погибла. И тогда он ошибся. Он связался с «саламандрами». Они сразу взяли его за горло. Они его так держали, что он едва мог дышать. Он отдал им всех фантомов в этой стране. Просто счастье, что они не догадывались, кто он такой. И они потребовали, чтобы он собрал установку. И он сделал это. Но он знал, что в первую очередь закодируют его самого.
Профессор замолчал и растерянно улыбнулся. Кожа на лице его собралась множеством суетливых складок.
Он был очень старый.
Мужчина в пижаме, плотно притертый к нам, посмотрел на его плечо:
– Пулевое ранение?
– Да, – сказал я тоном, не допускающим дальнейших расспросов.
Мужчина воспринял мой тон по-своему, сказал сочувственно:
– Озверел народ. И откуда они, скажи на милость, берут оружие. Что им надо? Живем – слава богу.
Мужчина сильно пихнул локтем какого-то веснушчатого гонца, который, вставая на цыпочки, вертел цыплячьей, в пухе, головой.
– Ну ты, подбери сопли!
Юнец охнул, схватившись за бок.
– Уматывай, говорю. – Мужчина пихнул его еще раз.
У юнца выступили слезы в синих глазах. Все отворачивались. Он побоялся возразить – полез назад, раздвигая стоящих острым худым плечом.
– Дом тебе нужен? Пожалуйста, муниципалитет построит. Машина? Любой марки на заказ, – как ни в чем не бывало продолжил мужчина. У него было хорошо откормленное лицо, выдающиеся скулы и квадратный подбородок. – Скажи на милость, чего им не хватает? Вот мне если власть и нужна, то только чтоб всех этих профессоров, писателей пострелять в первый же день. Самая муть от этой сволочи. Ученых там разных, инженеров. Это они такую заваруху придумали. – Говоря это, мужчина недобро поглядывал на профессора, на его очки. Тот будто не слышал.
– Порядок нужен. Чтоб как только кто высунулся – самый умный, – так его сразу палкой по голове. Чтоб, значит, не высовывался…
– Заваруху эту устроили не от избытка ума, а скорее от его недостатка, – сказал я.
Мужчина запнулся, хотел сплюнуть – было некуда, проглотил слюну. Спросил, не глядя:
– А ты, значит, из этих?
– Из этих, – подтвердил я, жалея, что мы здесь не одни. Я бы с ним поговорил.
– Ладно, – после раздумья сказал мужчина. – Запомним. Еще придет время. Передавим всех. Никого на развод не оставим. – Толкнул соседа. – А ну пусти! – И уполз в толпу.
Было жарко. Солнце перевалило через зенит. Пахло потом и горячими телами. Какой-то женщине стало плохо. Она закатила глаза.
– Расступись, расступись! – донеслись повелительные голоса.
Черепашьим шагом, облепленный стоящими на подножках военными, проехал санитарный автобус с низкой посадкой. На крыше его в мундире с лейтенантскими погонами сидела Элга – курила и стряхивала пепел на головы. Я не прятался, вряд ли она могла различить нас в толпе. За автобусом, поблескивая металлическими эмблемами на зеленых рубашках, плотно окруженные солдатами, шли «саламандры» – руки на затылке. Я узнал Краба, сумрачного, перевязанного. Он усмехался.
