– В городе объявлено чрезвычайное положение. В случае беспорядков имею приказ стрелять. Проходи по одному!
Солдаты держали оружие на изготовку. Злые и решительные. Чувствовалось, что стрелять они будут. Толпа покорно затихла. Подходили задние, им боязливым шепотом объясняли, в чем дело.
– Вот и все, – сказал мне профессор. – Жаль, что так получилось. Завидую вам: вас убьют сразу. А меня начнут потрошить. Прощайте, что ли.
Очередь шла быстро. Лейтенант смотрел документы, если они были, потом человека ставили перед детектором. Мигал зеленый индикатор, и его выталкивали за оцепление. Мною овладело какое-то тупое равнодушие: действительно, скорее бы уж все кончилось.
Лейтенант кивнул профессору: следующий.
Он беспомощно оглянулся на меня. Из толпы вышел мужчина, тот самый, который – палкой по голове. Что-то сказал лейтенанту. Лейтенант поднял брови:
– Интересно. Взять его!
Солдат толкнул профессора вправо, где стоял большой военный фургон с непрозрачными стеклами.
– Я протестую, – еле слышно сказал профессор.
Солдат лениво и сильно ударил его кулаком в лицо. Мотнулась голова, из угла губ побежала струйка крови.
– Этого тоже, – сказал лейтенант, показывая на меня.
Меня подхватили под руки.
– Стой! Куда! – раздался злой голос.
Профессор, оттолкнув солдата, бежал по пустынной улице. Он бежал мешковато, медленно, хватаясь за сердце. Непонятно, зачем он это сделал. Ему все равно было не уйти.
– Стоп! Стрелять буду! – крикнул солдат. Вскинув автомат, дал очередь в небо. Профессор упал как подкошенный. К нему подошли двое, перевернули: мертв.
Появился полицейский офицер, подтянутый и строгий.
– Что за стрельба?
– Вот эти, – махнул лейтенант.
Офицер обернулся. Это был Симеон. Наши глаза встретились.
– Пропустите его, – сказал Симеон.
– Нарушение законов чрезвычайного положения… – начал лейтенант.
– Пропустите, я знаю этого человека.
– Пропустить! – неохотно приказал лейтенант. Предупредил: – Всю ответственность, капитан, вы берете на себя.
– Разумеется, – кивнул Симеон.
Лицо у него было каменное.
Я прошел за оцепление, каждую секунду ожидая, что меня окликнут. Лейтенант сил безопасности мог и не подчиниться капитану полиции.
– Его даже не проверили на детекторе, – сказал кто-то сзади.
Я старался не убыстрять шаги. Ай да Симеон! Для него это может кончиться очень плохо.
Метрах в ста от меня зеленела телефонная будка. Солдаты за руки и за ноги потащили профессора к фургону. Я подумал, что его, наверное, можно спасти, если срочно заменить сердце. Мысль мелькнула и пропала. Мне нужно было пройти эти сто метров.
Телефон, к счастью, работал. Онемевшими пальцами я набрал номер. Трубку схватили на первом же звонке.
– Консул Галеф!
– Это я, – сказал я.
– Наконец-то! Где ты? Я сейчас приеду! – закричал Галеф.
Из будки мне было видно, как лейтенант ожесточенно спорит с Симеоном. Симеон с чем-то не соглашался, но лейтенант махнул рукой, и трое солдат побежали в мою сторону.
– Слушай меня внимательно. – Я торопился. – Я получил слово. Это шестое имя в нашем списке. Понял – шестое.
– Шестое. – Голос у Галефа изменился. – Слава богу. Тут такая каша…
– Меня сейчас арестуют, – сказал я.
– Пускай, – ответил Галеф. – Не вздумай сопротивляться. С этой минуты ты – иностранный подданный. Потребуй связи с посольством или со мной. Все! До встречи!
Я отпустил трубку. Она закачалась на шнуре. Мне было плохо. Из меня словно выдернули стальной стержень. Я вдруг вспомнил, что двое суток ничего не ел, только вчера – чашку кофе. По мостовой, стягивая с плеча автоматы, бежали солдаты. Я открыл ставшую почему-то очень тугой дверь будки и пошел им навстречу.
Искушение
Я хорошо помню, как началась эвакуация. Солнце уже до половины опустилось за горизонт, и малиновая дорожка от него протянулась через все озеро, догорая в стеклах белого трехэтажного здания Института. Отблески краснели на куполах Базы и даже на потной негодующей физиономии Степы Гамбаряна, который вывалился из флайера и клокочущим голосом, точно обращаясь к заклятому врагу, прохрипел:
– Поздно!.. Штуммер лежит в бассейне, кожа наполовину растворилась – он уже не дышит!.. Что вы на меня уставились?! Или я должен был нырять вслед за ним?!.
Я помню, как пошатнулся Валлентайн, как скрипнул зубами, и кровь отхлынула от его щек:
– Колонию мы оставляем здесь…
Я хорошо помню тишину, воцарившуюся на космодроме, когда появился Мемлинг. Он пришел со стороны заката, холодная серебряная пленка озера прогибалась под ним. Выглядело это зловеще. Хотя я знал, что внешние эффекты здесь ни при чем. Мемлинг был старым колонистом. Я заметил, как один из моих монтажников выронил шлямбур, и в руках его неизвестно откуда возник чешуйчатый десантный автомат.
– Не стрелять! – тихо сказал Валлентайн.
На месте Мемлинга я бы остановился. Но у колонистов какие-то странные представления о жизни и смерти. Вот и Мемлинг, будто ничего не случилось, выпрыгнул на берег. Толстый, белобрысый, веснушчатый, известный математик, погруженный в дебри топологических структур. Только настоящий Мемлинг не приседал бы так нелепо при каждом шаге, стараясь удержать гуманоидную форму.
Так что это был не Мемлинг. Парламентер. От спарков.
Он сказал: «На Валдае. Генрих Кролль».
Колонисты не употребляют больше одного семантического знака на единицу речи. Поэтому я спросил:
– Живой?
– Нет.
– Мертвый?
– Нет.
Он сказал: «Уходить. Надо».
И провалился. Даже пыль не дрогнула на том месте, где он только что стоял.
Наверное, пройдет вереница лет, и в конце концов я начну постепенно забывать многое из того, что когда-то составляло мою жизнь. Будут пропадать события, исчезать ненужные люди, целые куски прошлого провалятся в тихое небытие. Но я никогда не забуду свой последний полет над «Валдаем».
Я думал о Земле и представлял, какая кошмарная суматоха кипит сейчас на планете. Наше последнее сообщение они получили. Это было еще до потери связи. Вероятно, заседает Совет. Срочно отзываются из дальних рейсов тяжелые десантные звездолеты, оснащенные мюонными прерывателями; мощные инверторы полей изымаются сейчас из лабораторий и на базовых станциях выдвигаются к границам Солнечной системы; фотонные тяжеловозы местных линий в спешном порядке переоборудуются под космические заградители, способные искажать метрику пространства.
