Поднырнув под удерживающую жетон руку, Йон вывернулся и оттолкнул противника в сторону.
Тот пошатнулся и сделал широкий шаг назад, чтобы не упасть.
— Первый номер ботаник. Вторая тупая. Третьего, значит, вообще без испытаний зачислили? — с ненавистью выплюнул противник. — Ты у меня еще получишь свое, недомерок, — многообещающе прошептал он.
Йон никак не мог понять, о чем идет речь. Он с удивлением посмотрел на магнитную карточку, только сейчас обратив внимание на порядковый номер. Неужели эта цифра что-то значила?
— Типичные претензии неудачника, — со снисходительной улыбкой ответил Йон, стараясь не показывать, что он не в курсе, о чем идет речь.
— Оставь его, Эдмонд! — потянул задиру за плечо его друг. — Не место здесь.
Эдмонд в ответ лишь звучно скрипнул зубами.
Их немую картину разрушил щелчок двери:
— Йон, Эдмонд, Франк, проходите, — сиплым монотонным голосом отчеканила вышедшая в коридор женщина в белом халате.
Внутри было стерильно чисто и ослепительно светло. Йона провели за третью ширму, потом велели раздеваться и ложиться на кушетку. Бездушный пластик холодил кожу спины, но затем легкая вибрация разогрела его. Из-под кушетки выплыли два металлических крыла, накрывая сверху. Кокон, в котором оказался мальчик, подсвечивался изнутри. По телу с едва различимым пищащим звуком пополз красный луч. Он задержался на щиколотках, на пупке, на запястьях, но особенно долго слепил глаза. Назойливый голос просил держать их открытыми, но Йон то и дело щурился. В конце концов крылья распахнулись, и мальчик смог одеться. Выходя из-за ширмы, он увидел перешептывающихся Эдмонда и Франка. У каждого из ребят на руке красовалась тонкая металлическая полоска.
Стараясь не обращать внимания, Йон прошел мимо них и очутился в маленькой комнатке. Тут стоял стол с большим непонятным прибором и стул с таким же большим и таким же непонятным человеком в белой форме. Тот был настолько громадным, что, наверное, ему лучше было бы взять два стула. Для надежности. Йон никогда прежде не видел настолько больших и толстых людей.
Толстяк добродушно махнул ему своей необъятной рукой и, поглаживая другой ладонью свои подбородки, проговорил:
— Так, так, так… Кто же в этом году у нас отличился? Ребята сказали, ты третий номер! Поздравляю! — голос его был теплым и трескучим. А еще, смотря на этого невероятного человека, хотелось улыбаться.
— Так получилось, — Йон старательно удерживал себя, но сопротивляться улыбке было не возможно.
— Получилось! — засмеялся великан. — Скажи еще, что ты не хотел! Хотя хлеще, чем второй номер, все равно не скажешь. Прямолинейная девочка… Ну, да не мне ее учить, и то радует. Что ж, проходи, мне нужна твоя левая рука. Кстати, я — старший биоинженер Ганс, так что будем знакомы. С первым отрядом мне приходится часто сталкиваться.
— Меня зовут Йон, — сказал мальчик, протягивая руку. — А это больно?
В аппарате на столе открылось круглое отверстие, и он сунул кисть прямо туда. Непрозрачная толстая пленка сомкнулась на запястье, надежно зафиксировав руку.
— Боль… Ау! — на секунду ему показалось, что руку словно отсекли единым махом, затем тысячи маленьких лапок принялись царапать его по коже и под ней. Рука онемела, но больно больше не было.
Йон задумчиво закусил щеку. Ему казалось, всем вокруг известна какая-то тайна, даже великану Гансу. Нужно было срочно исправлять положение, но правильных вопросов в голову не приходило.
— Много в первом отряде девочек?
— Три в этот год. Но не переживай, за тобой будут бегать толпы из других отрядов.
— Почему?
— Ну… — старший биоинженер смутился. — Так всегда бывает, можешь поверить старому Гансу.
Аппарат щелкнул, и пленка, удерживающая Йона, расползалась, в стороны. Мальчик вынул руку. На ней тонкой серебристой полоской сверкала лента. Он провел пальцем — на ощупь она почти не отличалась от собственной кожи.
— Ну, все.
Мальчик все не мог оторвать взгляд от ленты, поэтому дорогу в общий корпус он не запомнил. Кто-то из обслуживающего персонала проводил Йона до самой двери, на которой был начерчен огромный глаз с голубой планетой вместо зрачка — официальная эмблема Канцелярии.
Проход автоматически открылся, мальчик оказался в узком коридоре. Справа и слева были еще двери. 109 год от объединения, 110 год от объединения, 111… Таблички говорили сами за себя. В самом конце была дверь для тех, кто родился в 115. Стоило Йону подойти к ней, как она отъехала в сторону. Видимо, тут была настроена система распознавания, раз его не пустили в другие помещения, когда он проходил мимо. Оставалось надеяться, что и старшие к ним не зайдут.
Помещение для детей 115 года рождения оказалось вовсе не общей казармой, как предположил Йон вначале.
Еще один узкий коридор с комнатами налево и направо. Здесь уже висели таблички с именами и порядковыми номерами. По три таблички на дверь. Йон дошел почти до самого конца, когда увидел свое имя. Тут же висела табличка с именем Эдмонд.
Мальчик нахмурился: будущий сосед ему явно не нравился. Оглядевшись по сторонам, он попробовал сорвать свое имя. Табличка поддалась очень мягко. Всего лишь магнит. На последней двери висело только одно имя. Йон прикрепил свое рядом и вошел внутрь.
— Эй! Какого Вейдера ты сюда прешься? — вместо приветствия закричал ему белокурый мальчик, развалившийся на одной-единственной торчащей прямо из стены полке-кровати. — На двери моя табличка. Это — моя комната!
Йон хмыкнул и, не обращая внимания на покрасневшего соседа, сидящего в вполоборота к нему, прошел внутрь. Помещение жилым не выглядело. Кроме полки-кровати больше ничего и не было. Зато всю противоположную от двери стену занимало окно, но, подойдя ближе, Йон с разочарованием понял, что вид в нем ненастоящий: вряд ли в ста метрах от них на самом деле разливался океан.
— Ты глухонемой, хаттова отрыжка? Я тебя спрашиваю, какого Вейдера ты здесь?
— Какого Вейдера? — Йон нахмурился, он еще не встречал подобного ругательства.
— Дарта Вейдера! Ты, что в школе «Звездные войны» не проходил по киноведению? — блондин изумленно покосился, по-прежнему не поворачиваясь полностью.
— О, кажется, что-то такое было по религиям XX века, — Йон вежливо кивнул, рассматривая серую стену. Некоторые стыки панелей казались ему подозрительными. Наверняка тут должны быть еще какие-нибудь выдвижные полки или шкафы. Но не спрашивать же у злобно ругающегося соседа? — Я не очень-то люблю старые фильмы. Нет эффекта присутствия. Да и вся это псевдографика. Может, в двадцатом веке это и было круто, но сейчас любой школьник снимет натуральнее.
— Да что ты понимаешь, ситхов выкидыш! Как можно так говорить про классику? Ничего святого!
Йон пропустил последний выпад мимо ушей. Он провел по стене открытой ладонью, стараясь найти какую-нибудь кнопку.
