Парни сзади начинают шуметь и посвистывать.
– Никаких обнимашек в автобусе! – кричит, обернувшись, Фергюсон. Я выпрямляюсь, но Бен не выпускает мою руку.
Держит так же крепко, как держал руку Тори.
Сюрприз! Автобус возвращается к школе, и там меня ждут двое, мама и папа. Я машу на прощание Бену и другим и иду к машине, грязная и усталая, с перевязанной коленкой. Тело как будто одеревенело, и каждый шаг дается с напряжением.
Мама выскакивает из машины с перекошенным лицом.
– Что, черт возьми, с тобой случилось?
– Со мной все в порядке. И посмотри. – Показываю ей «Лево» – 6.6. Даже с учетом нашего невеселого разговора на обратном пути бег определенно наилучший способ для поддержания высокого уровня.
– Посмотри, в каком ты состоянии! – Она поворачивается и с решительным видом направляется к мистеру Фергюсону. Папа тоже выходит из машины и оглядывает меня с головы до ног.
– Здорово было, да? – улыбается он.
– О да. – Улыбаюсь в ответ и прислоняюсь к машине, чувствуя, что иначе упаду. Папу я не видела с той ночи, когда он напугал меня в темной кухне. Но сейчас он совсем другой – довольный, спокойный, ничуть не похожий на того хмурого, сурового дознавателя, который расспрашивал меня едва ли не до полуночи.
– Как прошло?
– Закончила первой.
– Ух ты! – Он поднимает руку. – Давай пять?
– Что?
– Подними руку… вот так. – Я поднимаю, и он хлопает ладонью о мою ладонь, а потом кивает вслед маме и подмигивает: – Если будешь продолжать, ей это не понравится. Терпеть не может грязь и кровь.
Вечером на обед приходит Джазз. С лица Эми не сходит широкая глуповатая улыбка, мама изо всех сил старается казаться добрым драконом, а папа отпускает неудачные шутки. Джазз отзывается на «Джейсона» и почти не разговаривает, смирившись со своей участью и ограничившись двумя фразами: «да, пожалуйста» и «спасибо». Я сосредотачиваюсь на еде.
– Проголодалась? – удивленно спрашивает мама, когда я тянусь за второй порцией жаркого с картошкой. Подливка и йоркширский пудинг – ням-ням.
Пожимаю плечами.
– Я пробежала сегодня десять километров.
– Обязательно возьми овощей. – На моей тарелке уже лежат несколько похожих на крохотные деревья зеленых стебельков. Пока что мне удавалось их обходить.
– Что это?
– Брокколи. Ты что же, еще не пробовала? – удивляется она.
– Не помню. – Все смотрят на меня, и мне ничего не остается, как подцепить зелень вилкой, отправить в рот и прожевать. Брокколи – упругая и ужасная. Пытаюсь проглотить, но организм протестует, и горло сжимается. Я давлюсь и кашляю.
– Все хорошо? – Мама привстает со стула, но я поднимаю руку, и она садится. Кусочек брокколи проскальзывает дальше, а остальное, когда никто не смотрит, я выплевываю на салфетку, а потом отправляю в мусорную корзину. Отвратительно.
Глава 23
– Пропустишь урок. Отправляйся прямиком к доктору Уинстон, – говорит миссис Али. – Быстрее.
– Что? Почему? – Я поворачиваюсь, но по ее лицу ничего не понять.
– У нее и узнаешь. Иди наверх и жди. – Она улыбается, но легче от этого не становится.
В чем дело? Я поднимаюсь по лестнице и сажусь, сцепив пальцы. Может быть, они каким-то образом узнали, что мы с Беном говорили об исчезнувших людях? Может быть, в автобусе установлены подслушивающие устройства и лор-деры прямо сейчас вытаскивают его из класса? Может быть…
Дверь открывается, из кабинета выходит какой-то мальчик.
– Следующий!
Поднимаюсь и вхожу. Провожу карточкой по сканеру, закрываю дверь и сажусь.
– Доброе утро, Кайла! – Она улыбается накрашенными губами.
– Здравствуйте.
– Со мной разговаривал один учитель. И знаешь о чем? – Доктор Уинстон поджимает губы. Я напрягаю память. Учитель? Что такого я могла натворить?
– Кто-то из наших учителей? Я… нет, не знаю.
– Успокойся. Не паникуй. Да, один из твоих учителей, но ты пока еще его не знаешь. Мистер Джанелли, руководитель отделения искусств. Похоже, он увидел какой-то твой рисунок и теперь добивается твоего перевода в свой класс.
– Правда? – Я чувствую, как растягиваются в улыбке губы.
Она хмурится.
– Он был в высшей степени назойлив.
– Мне очень жаль, но… Так я могу ходить к нему на курс?
– Да. Вот твое новое расписание. – Миссис Уинстон сует мне листок. – Теперь, чтобы все сошлось, придется передвинуть математику. У тебя будет два занятия в неделю во время ланча, а остальными днями распоряжайся отныне как хочешь.
– Спасибо. Спасибо большое. Я…
– Все, иди.
Я торопливо встаю, иду к двери и провожу карточкой по сканеру.
– И да, Кайла?
Поворачиваюсь.
Да?
– Не слишком-то радуйся. Я не хочу, чтобы ты меня беспокоила или чтобы кто-то беспокоил меня из-за тебя в ближайшее время. Это понятно?
Последние слова доктор Уинстон произносит с милой улыбкой, отчего они звучат особенно неприятно.
Я прячу улыбку, киваю – да, понятно, – вылетаю из офиса и мчусь вниз по лестнице.
Мистер Джанелли, мой защитник и спаситель, встречает меня совсем не так, как я ожидала.
– Ты кто? – сурово вопрошает он, когда я проскальзываю в класс после звонка.
– Кайла Дэвис.
– Кто?
– Новая ученица. Вы разговаривали насчет меня с доктором Уинстон?
При упоминании имени на его лицо наползает грозная тень.
– Ага! Девочка с совой. Это из-за тебя мне пришлось вынести три встречи с этой невыносимой женщиной.
Я нервно оглядываюсь, но дверь закрыта, и миссис Али ушла. Обвожу взглядом учеников, и настроение падает – Феб. Замечательно. Мы с ней снова вместе, теперь и на этом курсе.
Между тем мистер Джанелли выхватывает из стопки на столе мой набросок с совой, показывает всему классу и начинает объяснять, как я могла бы сделать его лучше. И да, тут он прав.
Но сегодня у нас живопись.
Что бы изобразить?
Мое безопасное место. Может быть, мне будет легче попадать туда. Начинаю с неба. Смешиваю краски на палитре, добавляю белого для кудрявых облачков, подчищаю мастихином. Я так увлечена работой, что почти не слышу голосов за спиной.
– Интересно, что такое она натворила, чтобы ее зачистили?
– Держу пари, ничего хорошего.
– Вряд ли что-то серьезное – такая дохлая да еще и размазня.
