Он был слегка раздражен: было воскресенье и ему пришлось спешно разыскивать какой-нибудь работающий торговый центр. Обычно покупки он совершал не спеша, в старых специализированных магазинах в центре Мадрида, которые предоставляют скидки постоянным покупателям, или через свои интернет-контакты. Но на этой неделе работы было выше крыши, просто с ума сойти, ни малейшей передышки, поэтому, когда в субботу вечером стало ясно, что нужно срочно заменить некоторые инструменты, пришлось отложить это до воскресенья. Он остановил свой выбор на «Леруа Мерлен», несмотря на то что ненавидел эти огромные площади, утыканные фальшивыми предложениями, где и поторговаться-то невозможно, не то что с владельцами небольших магазинов или с продавцами в Сети.
Да еще царапина. Он вновь обратил на нее внимание и стал разглядывать в синеватом свете флуоресцентных ламп, освещавших помещение: почти прямая красная линия в четыре с половиной сантиметра шла по тыльной стороне ладони, начинаясь от большого пальца. Где-то он читал, что царапины и укусы человеческих существ очень опасны, и поэтому, едва добравшись до дома, шесть раз промыл эту царапину: три раза обычным мылом и еще столько же – с использованием хипосана, хирургического антисептика. Кровить она уже перестала, и даже воспаление вокруг уменьшилось.
Конечно, эта царапина беспокоила его куда меньше, чем другая.
Но он решил забыть об этой истории, для чего существовало неизменно эффективное средство: вспомнить в последний раз и вышвырнуть в мусоросжигатель своей памяти.
Царапиной на руке он был обязан этой девице. Возможно, что той, другой, тоже, но в этом он уверен не был.
В появлении первой частично была и его вина, поскольку еще до схватки он обратил внимание на ее ногти – длинные и заостренные, с ободранным лаком, что, по всей видимости, означало, что ногти не были накладными и что она пользовалась ими вовсю. Взрывная малолетняя кошка. У нее наверняка имеется какая-нибудь воинственная татушка на пояснице или на лобке, изображающая некую якобы эзотерическую глупость, а может, еще и пирсинг в самых деликатных местах. На первый взгляд она показалась ему индуской – из-за черт лица и смуглой кожи, но потом оказалось, что она латинос, кто его знает, из какой страны, с их-то мозаикой разных акцентов. Парня, с которым она была, он почти что не видел, но мог себе представить длинные патлы и голые бицепсы с татуировкой.
Несмотря ни на что, он считал, что ему повезло. Он только-только покончил с покупками в «Леруа Мерлен» и решил оставить запасные гидравлические салазки в камере хранения, а на подземную парковку спуститься только с двумя пакетами. Если бы он провозился подольше, стараясь спустить в паркинг все покупки, то, вероятно, сейчас сидел бы в полиции и писал заявление. Но судьба распорядилась иначе, плюс еще и то обстоятельство, что дело было в воскресенье и парковка торгового центра практически пустовала. Всего одна машина заслоняла его новенький универсал «мерседес-блюфайер», так что он сразу заметил, еще издалека, какие-то тени вокруг своей машины.
И сразу же понял, что происходит. Поставил пакеты с покупками на пол и подошел поближе со всей осторожностью, на которую был способен, однако ее оказалось недостаточно, и девица – а она стояла на стреме – заметила его и предупредила сообщника.
– Эй! – закричал он, увидев, что они дали деру. – Эй!
Парень драпал изо всех сил, только пятки сверкали, и его было уже не догнать, а вот ее он вполне мог бы сцапать. И пока он ее догонял, первой мыслью, которая пришла в голову, как ни странно, было вот что: «Ну и ну, а волосы у нее в точности как у Джесси». Потому что у Джесси волосы были как раз такие – это было видно, несмотря на то что на макушке у девицы сидела черная вязаная шапочка, – длинные, темно-каштановые, прямые, как шарф, пряди. И конечно же, Джесси была такой же худенькой и такого же небольшого росточка. Он очень хорошо помнил Джесси, хотя со времени ее смерти прошло больше десяти лет.
Как бы то ни было, он прибавил скорости, и ему удалось схватить девицу за рукав задрипанной черной курточки.
– Эй! Эй! – повторил он.
– Пусти меня! – крикнула девчонка.
Он сказал «ладно-ладно», но не отпустил. Наоборот, воспользовавшись тем, что она отвлеклась на крик, схватил девицу за обе руки. Это было не очень сложно. Он развернул ее к себе лицом, они схватились, и в ходе борьбы она наверняка его и оцарапала.
– Тсс… – шипел он, волоча девчонку, словно и никакого веса в ней не было, к стене возле своей машины и стараясь пресечь ее истерику, зажимая ей рот рукой. – Тихо, тихо ты, слушай… Ничего я тебе не сделаю… А если будешь кричать, охранник парковки выглянет-таки из своего окошка, услышит, и у тебя будут проблемы… Вызовут полицию. Тебя арестуют, понимаешь? Так что успокойся.
Он медленно-медленно разжал и отвел руки, но не слишком далеко. Как только он ее выпустил, верткая фигурка отделилась от стены и повернулась перед ним, как звезда футбола в ловкой обводке. Но он этого ждал и был готов. Он снова схватил ее, и рука вновь накрыла ей рот, приглушив крик.
– Видал я таких, как ты, в участке, – сказал он. – Это на редкость паршиво, даже если тебя скоро отпустят. Тебя заставят встать под душ, и кто-то будет смотреть. Может, даже мужики, сечешь? – Ему доставляло удовольствие говорить эти глупости и наблюдать, как она хмурит густые черные брови поверх его руки, зажавшей ей рот. – Тебя, может, скоро и отпустят, но, уверяю, это будет хреново…
– Я… ничего не делала… – простонала она, когда он дал ей такую возможность.
– Вы пытались ограбить мою машину. И я сказал бы, что это – кое-что.
– Нет… Я – нет…
Теперь, когда девчонка выглядела посмирнее, он чуть отодвинулся, чтобы рассмотреть ее. Тут же заметил бившую ее дрожь, от которой у нее стучали зубы, и блеск пота, покрывавшего ее лицо. И вспомнил, что ни о ком не стоит судить только по внешнему виду: он хорошо знал, что нет деления на только белое и только черное, а есть бесконечная гамма серого с палитрой тончайших оттенков. Тем не менее, к своему вящему огорчению, он признал, что поведение, какое продемонстрировала эта девица, вполне оправдывало идеологию правых, которые, похоже, неизменно полагали, что любые меры по обеспечению безопасности не будут в Мадриде излишни. И это напомнило ему прогрессистский либерализм Кристины, его последней подруги сердца, двадцати трех прелестных лет.
– Знаешь, что ты такое? – спросил он вежливо.
– Отпустите… меня… пожалуйста… – молила девица, прижавшись к стене.
– Знаешь, что ты такое? – настаивал он.
– Я… Меня зовут… – Она назвала ему имя, даже возраст, то и другое – липа, конечно.
Он спокойно улыбнулся, глядя ей в глаза.
– Я не спрашиваю тебя, кто ты. Я спрашиваю тебя: знаешь ли ты, что ты из себя представляешь? Скажу тебе кое-что: у тебя ведь ломка, да? И с каких пор ты употребляешь? Ты же, верно, не берешь эту новейшую дрянь, которая в хлам разносит мозги, так? Слушай, ты смотришь эту программу на «Молодежном канале» – «Будь собой!»? Которую ведет Мишель, блондинистая докторша, немка? Пару недель назад там как раз говорили об этом новом наркотике и брали интервью у парней, которые его использовали. Бог мой, неужели не видела? Мишель их выгораживает, но… Как можно оправдывать это ужасное состояние, в котором они находятся? Это были мумии. И того хуже – девчонки твоего возраста выглядели как парни. Просто пьянчуги из кабака – матюгаются, плюются. Не видела?.. Ладно, погоди… У меня кое-что для тебя есть.
