Когда я вновь собралась пошевелиться, старик сказал:
– Возможно, следует оставить это… Остановиться прямо здесь, в этой точке.
Этот комментарий несколько сбил меня с толку. Но, убедившись, что он ничего больше не делает и не говорит, я поняла, что он просто выдал мне еще один пустой текст, чтобы притормозить то наслаждение, которое я вызывала. И я использовала эту слабенькую защиту для усиления натиска:
– Вы об этом просили, и я вам это дам.
Я на ходу придумала трюк, как мне стать недоступной, – создать видимость, что я делаю маску Красоты под принуждением. Я изобразила нервную дрожь дебютантки. Легкое дрожание кончиков пальцев, трепетание ресниц, прикушенная нижняя губа. Я доставляла ему наслаждение, всячески демонстрируя, как противно мне его ублажать. Что было чистой правдой. Но в нашем театре наживки используют правду, чтобы играть.
Он застонал. Я поняла, что могу и дальше поднимать градус.
– Возможно… тебе удастся насадить меня на крючок, – признался он. – Но ты никогда не сможешь найти… Как ты говорила?.. Баланс между желанием и страхом Наблюдателя… Психи наслаждаются видимостью. Для них нет разницы между подмостками и партером… Персонаж для психа равен актеру, и… О господи…
Этот жалобный стон не был притворным. Я и вправду его достала.
Неотвратимо я пролагала дорогу к его псиному.
Но Женс не сдавался: нес свою словесную тягомотину с упорством капитана, который отказывается покинуть тонущий корабль:
– У Красоты есть потолок… И я скажу тебе какой: ты не сможешь не притворяться. А сейчас ты притворяешься, что притворяешься… Ты добиваешься своего, я реагирую, это верно, но мое сознание знает, что ты притворяешься. Ты закрыта в собственном театре… Отсюда и твой провал…
– Сделаю что смогу.
Скрестив руки, я обхватила свои бедра. Повернулась так, чтобы Женс мог видеть отражение моей спины в висящем сзади зеркале. Моя спина будет говорить с ним на другом языке. Два тела – два разных языка.
Следствием моего жеста было то, что он прекратил болтовню и откинулся назад. И тогда я резко разорвала контакт между нашими глазами, словно меня внезапно заинтересовала некая точка на стене. Я давала ему передохнуть, не ослабляя при этом нажима.
Женс воспользовался паузой, чтобы вернуться к своим баранам:
– А как ты убедишь публику в том, что твое представление – правда?.. Публика по определению недоверчива… Как зайти дальше? И сейчас перед тобой та же проблема… Маска может сделать тебя сколь угодно прекрасной, но ты не скроешь тот факт, что на тебе маска… Чем она прекраснее, тем более очевидна…
Я постаралась не отвлекаться на его провокационную болтовню и резко сменила тактику. Повернулась в профиль, и свет ударил в прозрачную часть моего трико. Женс не ожидал этого движения – и онемел. Прельщать его боковой частью тела, обнаженной от застежки на шее до самых сапог, было типичной ошибкой новобранца. При этом разрушалась недоступность, стоившая мне такого труда. Но теперь я пошла дальше. Наклонилась, провела руками от щиколотки до молнии правого сапога, расстегнула ее. И сняла сапог мягкими круговыми движениями, будто втирала в кожу крем. И, раздеваясь, не прекращала говорить – спонтанно, словно ощущала разочарование:
– Да ладно, профессор… К чему скрывать? Если то, чего вы хотите, – вот оно, почему бы не сказать прямо? Я не обижусь, я этого и ожидала… Чего еще может захотеть такой человек, как вы?.. Вы давно живете один… Когда в последний раз вы видели женщину? – Текст был примитивен, но я возлагала надежды на искренность тона.
Я сняла второй сапог и чулки – теми же движениями, не останавливаясь. Обычная ошибка начинающей наживки в маске Красоты – слишком дорого продавать обнажение, скатываясь к эротике, не думая о том, что искушение сокрытым каждую секунду играет против себя самого. Правильная тактика – снижать значимость обнажения, чтобы оно становилось не пределом, а началом чего-то. Таким образом можно усиливать напряжение до подсаживания на крючок.
Женс, без сомнения, догадывался о моих намерениях, поскольку молчание его было полным.
– Ну же, профессор, разве это не то, чего вы хотите?
Босая, я встала перед ним. Расставила ноги. Вначале решила раздеться полностью, но снова подумала, что Женс и этого ожидает. Однако резко прервать обнажение тоже было бы неправильно. Так что я выбрала третий путь, нечто среднее, чтобы сохранить недоступность.
Трико застегивалось на спине на молнию. Я взялась за нее руками, но даже не попыталась расстегнуть. Жест получился естественным, связанным с предыдущими. Я поднялась на цыпочки, представив, словно меня омывает невидимый душ или я намазываю спину кремом. Ему должно было показаться, будто я полностью сниму одежду в следующую же секунду. Я этого не делала, но своими жестами вновь и вновь выстраивала этот образ. Сымпровизированный текст звучал так:
– Бедный профессор… Падший ангел…
И именно в этот миг я поняла, что оказалась в конце пути. Текст иссякает, и я вот-вот потеряю недоступность – как в том случае, если выберу раздевание, так и в том, если буду его откладывать. Двигаться дальше в Красоте, будучи совершенно обнаженной, допустимо, но это могут себе позволить только более опытные наживки, это явно не мой случай.
Я умолкла. Прекратила представление. Осознание своего поражения лишило меня сил.
Послышались еле слышные аплодисменты.
– Великолепно! – сказал Женс. – Великолепно. Эта твоя идея с игрой в раздевание… Слова, родившиеся так естественно… В какой-то момент… – Он провел по лицу рукой. – В какой-то момент ты казалась самым прекрасным, что я видел за многие-многие годы… Но дальше тебе дороги нет, ты это знаешь. Ты проиграла, но я благодарен тебе за попытку. Я получил наслаждение, – прошептал он.
Я чувствовала, что устала от этой игры. Подняла с пола чулки.
– Ну так идите к черту, – сказала я.
– В этом нет твоей вины. Пытаться сыграть Красоту только на одной воле – всегда дело рисковое… Морик использовал специальные декорации для…
– Избавьте меня от урока, будьте добры. Я дура, что пришла к вам. – Подавив слезы, я резким движением застегнула молнию сапога.
– Минуточку, одну минуточку… – Женс, казалось, вдруг взъярился: – Это ведь ты просишь у меня невозможного! Это ты пришла ко мне, чтобы я сказал, как превратиться в лакомый кусочек для этого ненормального, а я лишь хотел показать тебе, каким образом твоя невероятная воля становится в этом случае препятствием… Как только ты пожелаешь, ты действуешь, а как только действуешь, играешь. И ты не можешь пойти дальше…
– Прощайте, профессор. – Больше не было сил его слушать. Я расплакалась бы, если бы не ушла оттуда. Я закончила обуваться и потянулась за пальто, когда Женс произнес:
– И ты не можешь пойти дальше… если только я не скажу тебе как. – Увидев, что я остановилась на пороге, он рассмеялся. – Давай попробуем пролить хоть немного света на это запутанное дело, – прибавил он и повел рукой.
