Он замешкался при входе. И я знала почему: в единственной работающей руке он держал пистолет, а нужно было справиться с замысловатым замком. Это обстоятельство подарило мне немного времени. На столе возле компьютера я увидела толстый стальной прут длиной с мою руку – тяжелый, но управиться можно, – а также заметила пластиковую клавиатуру с пиктограммами, соединявшуюся кабелем с токарным станком. Справа располагался закуток с чем-то, похожим на мусоросжигатель, а также с отхожим местом, над которым, не сомневаюсь, он заставлял приседать девушек, чтобы они справляли нужду прямо у него на глазах. Только я успела там затаиться, зажав в руке железный прут, как дверь открылась.
Шаг, потом другой, его голос:
– Я знаю, где ты… Знаю, где ты, шлюха…
Я дала ему пройти подальше. Видеть я не могла, зато хорошо слышала его прихрамывающие шаги, усиленные эхом. Я ждала – ждала в гудящем свете морга, напрягшись от страха и ярости, вцепившись в железный прут и, как дракон, выпуская клубы пара через ноздри и рот. Волосы прилипли ко лбу, будто я только что вышла из душа, а пот заледенел на поверхности голого тела. Шаги. Шаги. Я знаю, где ты. Еще шаг.
Вдруг я увидела его тень, отраженную в мониторе компьютера. Он остановился рядом со станком, как я и думала. Чтобы добраться до меня, ему нужно пройти мимо. И тогда я резко выбросила левую руку. Она жутко болела, но я использовала только большой палец – чтобы ударить по клавише разведения лопастей крестовины, как это и было изображено на пиктограмме, молясь при этом, чтобы станок оказался включен. Я знала, быстро лопасти не раскроются, но рассчитывала на то, что это движение собьет его с толку.
Послышался скрежет. Я выскочила из своего убежища и крутанулась, обеими руками сжимая железную дубину, как игрок в бейсбол. Замахиваться высоко я не хотела: если метить в голову вслепую, есть риск промахнуться. Так что я ударила его в левое плечо, и так уже пострадавшее. Он заорал и поднял пистолет вверх, но лопасти продолжали вращаться позади его ног, и он потерял равновесие. Я ударила его по руке, выбив пистолет, а затем в живот и по коленным чашечкам, пока не убедилась, что встать он не сможет. Когда с этим было покончено, я нажала клавишу сведения лопастей, подошла к корчившемуся на полу телу, поставила на горло мужчины правую ногу и уперла в него прут.
– Где они? – произнесла я.
Нас обоих трясло. Его, казалось, позабавил мой вопрос, и здоровый правый глаз насмешливо взглянул на меня. Из-под второго века сочилась кровь.
– Их нет… И никогда не было… – Ему удалось улыбнуться, будто именно он вышел победителем. – Я не похищал твоих коллег… Что касается датчиков, то это тоже вранье: они никогда ничего не обнаружили бы… Видишь? Я хотел провести тебя при помощи этого трюка, и это сработало… Вы обманываете – я обманываю… Но что сейчас самое важное…
Я прервала его, придавив пяткой шею:
– Об их исчезновении не было объявлено официально, козел вонючий. И ты сейчас не в том положении, чтобы вешать мне лапшу на уши, сукин ты сын…
– Я не вру… – забормотал он, и это явно потребовало усилий. – Я же сказал, что у меня есть доступ к полицейским рапортам… В прошлую субботу я узнал, как исчезла первая, а вчера – о второй… Но послушай, тебя это должно заинтересовать: кто-то в обоих случаях изменил степень вероятности…
– Что ты хочешь сказать?
Он хохотнул – гулкий, пустой смешок. Левой рукой он по-прежнему зажимал рану на животе. Белый пар вырывался вместе с его сбивчивыми словами.
– Не знала этого, а? Компьютеры твоего отдела при каждом похищении высчитывают вероятность того, что его совершил я… Сначала проводится предварительный экспресс-анализ, а потом – другой, более детальный. Предварительные анализы по двум твоим коллегам показывали почти стопроцентную вероятность, что это был я… Это меня заинтересовало, и я решил разобраться… И довольно скоро понял, что происходит… Я знаю, когда данные подтасовываются изнутри, ведь я эксперт, и могу тебя заверить, что кто-то сфальсифицировал данные, чтобы ответственность пала на меня… Кто-то из своих вас водит за нос, недоумки… Мне, может, и удалось бы помочь сцапать его, но, если ты сдашь меня полиции, вы никогда не узнаете, кто он…
Я взглянула на привязанный к станку труп: при жизни этой девушке могло быть столько же лет, сколько Вере.
– Я и не думаю сдавать тебя полиции.
Его единственный глаз распахнулся, а голова качнулась из стороны в сторону.
– Нет… ты не убьешь меня вот так, безоружным… Ты не посмеешь…
– Нет, не посмею, – согласилась я.
Я убрала ногу с его горла и отшвырнула прут. Когда он понял, что именно я собираюсь делать, он прекратил прикидываться большим и сильным.
Не обращая внимания на его слезы и мольбы, я расставила ноги по обе стороны от его тела и подняла руки. Классическая техника Эшбёрна для Жертвоприношения. Моя нагота, а также то, что добыча смотрит на меня снизу, усилили соответствующие эффекты. Чтобы овладеть им, хватило пятнадцати секунд. Потом я отошла, чтобы он не мог меня видеть, лишив высшего источника его наслаждения в самый момент овладения, что запустило пробой – мучительный, настоящую агонию.
Я оставила его завывать, глядя на труп на станке и вспоминая другие свои жертвы. Ад был создан как раз для таких, как он. Но мне этот ад не был нужен: Наблюдатель уже был в аду. Его крики становились все пронзительнее по мере того, как его псином, не в силах получить меня, спускался все глубже. С его визгом изливался весь ужас, одиночество и тревога, залежи которых хранила его биография. Этот визг уже не был голосом человека. Так звучат чистые, беспримесные желания. Он мотал головой, колотясь ею о каменный пол с постоянством и яростью ритмично падающего молота, не перестал и тогда, когда брызги крови обагрили плитку. Наоборот, даже ускорил ритм, словно бил в бубен, совершая зловещий ритуал. Изо рта у него летела пена, все тело дрожало. Как будто внутренний демон пытался вырваться из черепа после обряда изгнания. «Я жгу твою душу… Я сжигаю твою душу…» – думала я.
Наконец я сжалилась и подтолкнула к нему пистолет, но было уже слишком поздно: он не смог им воспользоваться. В какой-то момент его шея изогнулась, как порванная пружина, и раздался хруст. Упав в очередной раз, голова осталась неподвижной.
«Понравилось тебе мое представление?» – мысленно спросила его я. Его муки длились едва ли больше минуты, страдания его жертв – целыми днями. Некоторые вещи в жизни несоразмерны.
И тут со мной что-то случилось. За его агонией я наблюдала не моргнув глазом, гнев и чувство торжества, подобно пламени в очаге, то затухали, то вновь вздымались. Но когда все закончилось, я почувствовала себя опустошенной, поникшей, словно за эту минуту прошли пятьдесят лет жизни. Силы меня внезапно покинули, и, даже не пытаясь выйти из этого промороженного помещения или одеться, я упала на колени. Я проклинала свою жизнь, свою работу, но прежде всего – свою жизнь. И там я и оставалась, согнувшись пополам, как человеческое отребье, безутешно рыдая. В голове чередой проходили образы родителей, Веры, Мигеля, доктора Валье… Не хотелось думать, что, горько рыдая, оплакивала я и Наблюдателя, и невозможность понять немыслимое, невозможность придать смысл некоторым вещам. Кто виновен?
