– Привет, папочка, ты сегодня рано.
– Привет, сердечко мое. – Может, из-за нервов, но пару секунд спустя он осознал, что слегка переборщил с приветствием: облапил ее своими ручищами и поцеловал в макушку, мешая рисовать.
– А что случилось? – немедленно спросила Каролина, не переставая улыбаться, но с сомнением в голосе. – Что-то на работе не так?
– Да нет, все в порядке. Просто очень рад тебя видеть.
Он никогда не говорил о своей работе. Даже Ребека знала далеко не все – только то, что ее муж руководит отделом полиции, специализирующимся на создании психологических профилей преступников. Мир наживок был неким полем высокого напряжения, которое он держал вдали от семейного очага.
«Нет, ничего, со мной – ничего, – думал он, обнимая дочь. – Сегодня мы похоронили одну наживку, и из-за этого ты нервничаешь. Но с этим уж ничего не поделаешь». Да, пойти на то, чтобы Виктор Женс сделал с Клаудией Кабильдо то, что он сделал, было ошибкой. Ну и что с того? Алварес тоже дал добро, хоть и изображал, что умывает руки. И если бы этот идиот выбрал другое место, чтобы удавиться, вся эта история не лежала бы теперь на столе у Сесеньи. Тем не менее даже сейчас никакой особой проблемы с этим не возникло. Ольга права: нынешнее правительство знало о том, что случилось с Клаудией, и все это приняло. Единственное, чего он хотел, – закрыть тему. А что касается Дианы, ею займутся: заткнут рот деньгами, как обычно и делается, или надавят на нее при помощи Мигеля Ларедо. И никому не интересно воскрешать мертвецов – лучше в данном случае и не скажешь.
«Успокойся. Все в порядке. Несколько вопросов требуют своего решения, только и всего…»
– Я тоже рада тебя видеть, папочка, – сказала Каролина, бодрая, как всегда. – Что ты об этом скажешь? – Она указала на рисунок, и Падилья разомкнул объятия, продолжая склоняться к ее плечу, время от времени целуя дочь в свежую щечку, пока разглядывал ее работу.
– Гениально, – одобрил он. – Вот только ангел слишком серьезный.
– Это потому, что он ангел. Он не может ни улыбаться, ни плакать. Я назову эту картину «Воскрешение».
– У тебя замечательно получилось, моя дорогая.
Падилья задумчиво смотрел на фигуру в длинном белом балахоне с поднятыми к небу руками и расправленными крыльями, парящую над морем. Он с горечью отметил, что Каролина в своих работах всегда изображает водное пространство – море, озеро… Как будто пытается таким способом избыть воспоминание о своем несчастье – о том, как в шесть лет она самым глупым образом поскользнулась, упала, ударившись о бортик бассейна в школе, и сломала позвоночник. Тогда Падилья и встал во главе Криминальной психологической службы, он почувствовал в себе достаточно сил и хладнокровия, чтобы жертвовать девушкой подчас не старше своей дочери, отправляя ее охотиться за монстром. Наживки есть наживки, и работают они, черт возьми, как раз для того, чтобы другие юноши и девушки могли жить спокойно. Таково его убеждение, и он верил, что так всегда и думал, а несчастный случай с дочкой никак на него не повлиял.
Он все еще смотрел на картину. «Воскрешение», – подумал он.
Каролина что-то ему говорила:
– …нарисовать Таису, но потом я решила оставить так…
– Кого?
Она тяжело вздохнула, отчасти притворно:
– Папа, когда ты меня не слушаешь, я тебя просто ненавижу.
– Извини.
– Я говорила, что думала еще нарисовать Таису в руках ангела, но потом не стала. Ты помнишь, кто это? Таиса, жена царя
[63] из книжки, которую ты мне дал…
Он наконец вспомнил. Это был его подарок Каролине – сказочное переложение нескольких драм Шекспира, среди которых был и «Перикл». Одна из последних шекспировских пьес, и в ней с избытком – приключения, магия и любовь. Женс находит в ней ключи к филии Падильи – филии Прошения, – в производящей неизгладимое впечатление сцене встречи героя и его дочери. Но Падилья ни за что не рассказал бы об этом Каролине.
– У тебя и так очень хорошо получилось, – сказал он, старательно скрывая от нее неприятное чувство, возникшее при воспоминании об этом старом пройдохе. – Вовсе не обязательно что-то еще добавлять…
– Папа, а я знаю, что с тобой такое.
Серьезный тон дочери вновь заставил его взглянуть ей в лицо. За окном в саду Пират, их золотистый ретривер, облаивал прохожих из-за завесы дождя.
– Это из-за моего праздника сегодня вечером, так? Я слышала, как вы с Алваро спорили, а я на самом деле совсем не хочу, чтобы он меня отвозил, не хочу, чтобы он из-за меня сердился…
Падилья собирался что-то ответить, когда зазвонил телефон. Послышался голос Алваро: «Папа, телефон!» Он еще раз поцеловал дочку и пошел к дверям.
– Мы еще поговорим, – сказал он, удаляясь, – но ты обязательно будешь сегодня на школьном празднике вместе с одноклассниками, Карола, кто бы тебя туда ни отвез. Уверен, ты очень хорошо проведешь время.
Дочка согласно кивнула. В отличие от Алваро, она никогда не спорила. Возможно, по той причине, что (так говорил ее брат) «всегда получала что хотела». С этой радостной мыслью в голове и чувствуя себя уже лучше, Падилья направился в спальню, где стоял ближайший телефон. «Незнакомый номер», – подумал он, глядя на монитор.
– Да, – произнес он.
После секундного замешательства Падилья повесил трубку. Он ничего не услышал. Наверняка кто-то ошибся номером.
Он поднялся и прямо из спальни прошел в кабинет.
«Ничего не случилось. Просто надо сделать еще кое-какие дела…» Он включил стоявший на столе компьютер и открыл электронную почту. Послал файл по конкретному адресу и закрыл почтовую программу. Потом вернулся в спальню, насвистывая песенку, и припомнил, что портфель с бумагами оставил в машине. Но у него еще будет время сходить за ним. Много времени. Сначала он должен испытать наслаждение. И он склонился над монитором телефона.
– Телефоны, – произнес он. – Отключить.
Забавляясь зрелищем, он смотрел, как один за другим гаснут огоньки всех каналов. Потом прошел в гостиную, где Алваро все еще записывал свои видео, так что музыка гремела по всему дому, и отключил датчики системы безопасности. Заколебался, глядя на сына, но потом подумал: «Нет, пока что – нет. Первое есть первое…»
Он вошел в кухню. Амелия, их домработница, прищурив глаза, тыкала пальчиками в сенсорную панель микроволновки. Падилья нагнулся за ее спиной, выдвинул ящик и вынул оттуда продолговатый предмет. И повернулся к девушке.
«Первое всегда раньше второго…»
Он оставил Амелию на полу в алой луже, в которой запачкались его туфли и подмок низ брюк, и вернулся в гостиную через другую дверь. Сын по-прежнему стоял к нему спиной, занятый своей музыкой. Падилья мягкими, но решительными шагами подошел к нему, сжимая в руке обагренный нож для разрезания мяса.
