Феномен куклы и проблемы философской антропологии
Кукла, как и любая вещь в культуре, предстает перед нами в двух ипостасях. С одной строны, в «очевидном» для всех носителей данной культуры функциональном (вещь для игры, обрядово-магических практик, коллекционирования, украшения интерьера и т. п.) и «внешнем» смысловом облике (подобие человека, животного, мифологического существа, предка, культурного или массмедийного героя и т. п.). С другой стороны, в скрытом, «зашифрованном», символическом виде, который лишь отчасти осознается только узким кругом лиц (например, осмысление куклы как alter ego). Остальные же носители культуры проявляют свою осведомленность об этом уровне существования вещи лишь в виде спонтанных реакций и действий. Именно устойчивость и воспроизводимость этих реакций в разных культурах позволяет нам говорить об универсальности и архетипичности символических интерпретаций, их укорененности в человеческом сознании. В этом смысле кукла, как и многие другие вещи, уводит нас за рамки рационально осознаваемой действительности, к труднопостижимой сути человеческого естества.
В. Н. Топоров, в своей работе «Вещь в антропоцентрической перспективе», замечает, что каждая вещь может быть увидена вне связи с создавшим ее человеком, «в свете Божьего взгляда», «в сверх-человеческой перспективе», когда она предстает как «сверх-вещь», таящая в себе черты недоступного поверхностному взгляду божественного замысла. «В этой ситуации вещь, действительно, оказывается способной, подобно проводнику, вести человека, как бы вступая с ним в диалог, в ходе которого в принципе могут быть, если не увидены, то почувствованы и допущены грани вещи, непосредственно узреваемые Богом. Сама эта ведо́мость человека вещью говорит о многом: в ней (ведо́мости) вещь перерастает свою „вещность“ и начинает жить, действовать, веществовать в духовном пространстве» [Топоров 1993, с. 79–80].
В этом процессе явно просматриваются две стороны, две грани. С одной стороны, доверяясь вещи, чтобы постичь ее первоначальный, «божественный» замысел, мы должны максимально «очистить» ее от всего человеческого. Применительно к кукле это означает необходимость отвлечься от ее «изначального» антропоморфизма и стремление понять ее «конструктивную» символическую силу. С другой стороны, кукла как раз и отличается от других вещей тем, что ее суть – в уподоблении человеку или животному, как можно более полному воспроизводству их облика и имитации основных черт их поведения, что в полной мере проявляется в современных роботах-андроидах, механических и авторских куклах. И чем больше это подобие, тем более «живой» становится «бездушная» кукла, тем настойчивее она «перерастает свою „вещность“» и стремится «познать» сущность «человеческого». Вопрос лишь в том, возможно ли вещи преодолеть грань между «духовным» и «бездуховным», «живым» и «неживым»?
Кукла как проявление силовых линий культуры
Описывая культуру, мы всегда можем говорить о поле ее действия, имея в виду не только территориальный аспект (распространенность элементов данной культуры и их доминирование на некотором географическом пространстве), но и глубину проникновения, то есть степень владения культурой и ее действенность в данном сообществе. Понятно, что у «поля культуры» имеется и личностное измерение. Кроме того можно говорить о доминантных элементах и факторах, присущих той или иной культуре либо имеющих универсальное значение. В устоявшемся и стабильном культурном пространстве эти элементы образуют устойчивую структуру, что позволяет им вступать в системные взаимодействия и создавать в поле действия культуры устойчивые семантические и акциональные доминанты, которые можно назвать силовыми линиями культуры. В зависимости от типа взаимодействий силовые линии могут проявляться в разных культурных кодах и получать разное символическое выражение.
Здесь необходимо вновь вернуться к обсуждению места в системе знаковых средств культуры концепта «антропоморфизма» и тесно связанной с ним «идеологии антропоморфизма», которые, с нашей точки зрения, можно отнести к числу доминантных элементов и факторов, образующих силовые линии культуры. Напомним, что под идеологией мы понимаем «метод установления практических правил воспитания, этики и политики посредством точного познания физиологической и психической организации человека и окружающего мира» [ФЭС 1998, с. 170]. Куклы, как и иные антропоморфные изображения, представляют собой символическую презентацию этих силовых линий. Поэтому изучение этих объектов неизбежно приводит нас к необходимости исследования механизма их актуализации в поле культуры, а следовательно к пониманию того, какие силовые поля приводят в действие механизм антропоморфизации объектов.
При этом можно выделить две проблемы. Во-первых, необходимо понять, каков механизм отделения природных объектов от культурных, то есть выяснить минимальные «знаки культуры», необходимые для того, чтобы природный объект (камень, дерево, комок глины и т. п.) в глазах носителя данной культуры превратился в объект культурный, в нашем случае – зоо– или антропоморфный.
Во-вторых, важно понять, в каких ситуациях используется символика зоо– или антропоморфности объекта, то есть когда культуре важно вывести эту символику на первый план.
Кукла в рамках антиномии природы и культуры
Кукла изначально обладает еще одной чертой, обуславливающей ее неодномерность и многозначность. Речь идет о ее восприятии как объекта культуры, в рамках которой она получает право на осмысленное существование и благодаря которой она получает особое, символическое осмысление.
Илл. 112
Как любая вещь, относящаяся к миру культуры, кукла осмысляется как нечто противопоставленное «природе». Даже крайне примитивные и условные типы кукол, часто имен но в силу своей нарочитой «сделанности», явно отрицают любую «естественность». В тех случаях, когда в функции куклы используется природный объект – ветвь дерева, камень или яйцо, этот предмет, как правило, наделяется маркирующими признаками, включающими его в круг культурных объектов. Это может быть клочок ткани, помеченные тем или иным способом части тела (голова, волосы, глаза, руки, ноги) или, в конце концов, естественные особенности данного предмета, позволяющие его идентифицировать как антропоморфный предмет – см. илл. 113, игровая кукла детей телеутов [Иванов 1979, с. 44, рис. 43]. Этот принцип используется в очень разных и удаленных друг от друга культурах, а потому может считаться универсальным. Например, по наблюдениям МЛ. Бутовской и В. Н. Бурковой, у детей хадза (Танзания) куколки представляют собой небольшую палочку с лоскутком ткани – см. илл. 112 [ЛА БМЛ и БВН, Танзания]. У туркменов также «куклы сооружаются очень просто – из деревянных или камышовых палочек, на которые девочки наверчивают пестрые тряп-ки, подражая при этом более или менее верно женской одежде. ‹…› Голову изображает свернутая углом ли кружком тряпка» [Карутц 1910, с. 86]. Ритуальные куколки тор-кижилер у шорцев, изображавшие домашних пенатов, представляли собой обыкновенные деревянные палочки, обшитые или обмотанные кусочком ткани. Черты лица (глаза, рот, нос) могли обозначаться бисеринками, узелками ниток или небрежно обозначаться стежками. С. В. Иванов отмечает, что, несмотря на примитивность конструкции куколки тор-кижилер отличались довольно тщательной проработкой деталей одежды – от головных уборов и поясов до украшений [Иванов 1979, с. 12–13].
