Если бы Гессу удалось договориться о мире или хотя бы перемирии, Гитлер принял бы его с распростертыми объятиями – как в августе 1939 г. вернувшегося из Москвы Риббентропа. Так думал, например, Саймон, заключивший после встречи с Гессом: «Если бы он добился своего и привлек нас к переговорам по поводу такого рода мира, какой нужен Гитлеру, он был бы оправдан и сослужил бы фюреру хорошую службу».
[648] Уже в 1940 г. Гесс через младшего Хаусхофера пытался зондировать почву через Швецию, Швейцарию и Испанию (вот зачем нужны нейтралы!), причем у последнего было твердое убеждение, что это делается с санкции фюрера.
[649] Гесс и сам уверял, что действовал в соответствии с воззрениями и желаниями Гитлера, но говорил это в 1941 г., когда исход войны был еще далеко не ясен.
[650] Возможно, хотел обезопасить себя от «осложнений» в будущем. Как и Гитлер обезопасил себя на случай провала миссии Гесса, объявив ее безумной выходкой одиночки.
Многие слишком доверяют словам Гесса о его собственной инициативе и не всегда должным образом сопоставляют их с личными качествами неудачливого миротворца. Гесс, при всей его энергии, был слишком несамостоятелен, чтобы без чьего-либо мощного влияния решить заняться дипломатией в столь необычной форме. Все, что мы знаем о нем, показывает, что он был типичным исполнителем, «номером вторым», подчиненным воле вождя. Узнав о полете Гесса, Сталин спросил у Молотова, «кто бы из наших членов Политбюро мог решиться на такое? Я порекомендовал Маленкова, поскольку он шефствовал от ЦК над авиацией. Смеху было! Сталин предложил сбросить Маленкова на парашюте к Гитлеру, пусть, мол, усовестит его не нападать на СССР! А тут как раз и Маленков зашел в кабинет. Мы так хохотали, будто умом тронулись».
[651] Лично мне аналогия Гесс-Маленков представляется не просто остроумной, но очень точной.
Сама по себе идея лететь в Шотландию (Гесс был неплохим летчиком, но в 1933 г. Гитлер по соображениям безопасности запретил ему летать без особого разрешения, хотя этот запрет безнаказанно нарушался) к почти незнакомому Дуглас-Гамильтону (они встречались на Берлинской Олимпиаде 1936 г.) вполне могла быть продуктом его собственной фантазии. К полету он готовился серьезно: регулярно получал метеосводки, работал с картами, тренировался управлять новым для него самолетом, на котором распорядился установить дополнительный топливный бак. Прагматик Гесс был не чужд романтизма, восторженности и склонности к безумным прожектам. Возможно, этим он тоже импонировал Гитлеру, склонному окружать себя романтическими, экстравагантными, мистическими, а порой и просто патологическими натурами.
Подобно Гитлеру, Гесс был атлантистом и англофилом, но, конечно, не таким законченным, как Канарис или фон Хассель. Его геополитическая ориентация колебалась в соответствии с «генеральной линией» фюрера. Нет никаких доказательств, что Гесс «бежал», спасаясь от врагов, но эта «версия» входила в стандартный набор британской дезинформации для внешнего мира. Появление фамилий Риббентропа и Гиммлера, названных Иденом Майскому, не случайно, поскольку евразийцы группировались именно вокруг них (не зря атлантист Геринг терпеть не мог обоих). Г. Городецкий заметил, что Гесса «могла привести в ужас идея Риббентропа об организации Континентального блока, предусматривавшая участие Советского Союза в разделе Британской империи».
[652] Все-таки тот родился в Александрии, с детства говорил по-английски и питал симпатии к Британской империи. Кроме того, Гесс был убежденным расистом, борцом за «чистоту крови», а потому крайне отрицательно относился не только к евреям, но и к славянам, включая русских. Встречаясь с Молотовым в Берлине в ноябре 1940 г., он был подчеркнуто холоден, что контрастировало с демонстративным дружелюбием Риббентропа, Гитлера и Геринга. Впрочем, и советские «компетентные органы», на информации которых основывались в Кремле, невысоко оценивали деловые качества Гесса, зато отмечали его антирусский и антисоветский настрой.
[653]
В то же время Гесс ни за что не предал бы обожаемого фюрера и даже с провокационными целями не стал бы вести с противником переговоры о его смещении, как это делал – с ведома и разрешения Гитлера – Шелленберг. Поэтому версия о связях Гесса с оппозицией, готовой устранить Гитлера уже в 1940-1941 гг., полностью несостоятельна. Вот Риббентропа, который был одним из главных препятствий к нормализации отношений с Западом, он, наверно, «устранил» бы без колебаний. Кто-то из деятелей оппозиции мог надеяться на его «настроения», но, узнай об этом сам Гесс, – думаю, он бы не задумываясь послал надеявшегося на эшафот.
Гесс мог искренне считать, что самостоятельно, без чьего-либо влияния, принял решение попытаться примирить Германию и Великобританию, даже ценой собственной жизни (полет-то был рискованный). Именно это он имел в виду в письме к Карлу Хаусхоферу, посланном уже «оттуда» 20 мая 1942 г.: «Бесспорно, я потерпел неудачу, но так же бесспорно и то, что я сам вел самолет. Мне не за что себя упрекать в этом отношении. Это я был за штурвалом».
[654]
Гесс, действительно, был за штурвалом. Он летел туда, где его никто не ждал. Он не смог найти подходящего места для посадки, поэтому был вынужден выпрыгнуть с парашютом, погубив самолет и отрезав себе путь к отступлению. Назвавшись капитаном люфтваффе Альфредом Горном (А.Н. – это совпадает с инициалами Adolf Hitler, а также Albrecht Haushofer), он пил молоко на ближайшей ферме, показывал свои вещи местной полиции и отвечал на вопросы случайных людей. Все это свидетельствует, что британская разведка не только не «заманивала» Гесса, но была застигнута его прилетом врасплох. Черчилль, похоже, просто не поверил, когда ему доложили о столь необычном «госте». Сталин всего этого не знал, но был твердо уверен в «коварстве Альбиона» («англичанка гадит») и желании его правителей – «пусть даже не лично Черчилля», как осторожно говорят советские документы, – договориться с Третьим Рейхом о войне против СССР. В существование на Британских островах «партии мира» советский вождь верил не меньше, чем Гесс. «Делом Гесса» в Москве продолжали интересоваться и с началом войны: Молотов в беседе с Криппсом, Сталин в беседе с Бивербурком, который продолжал держаться прежней версии: «По моему личному мнению, которого не разделяет Черчилль, Гесс приехал с чьего-то ведома».
[655] Даже в октябре 1944 г., основательно напоив Черчилля, Сталин попытался – безрезультатно – добиться от него признания, что Гесса заманили в Шотландию. В идеализм и донкихотство вождь явно не верил.
