– Гриппом, ага, как же, – пробормотала Банк и поставила яичницу на стол перед Бритт-Мари.
Бритт-Мари зажмурилась от похмельной дурноты и отдала яичницу собаке. Тогда Банк поставила перед ней стакан холодной воды. Бритт-Мари сделала жадный глоток. От гриппа бывает обезвоживание. Об этом и в книгах пишут.
– Все это крайне удивительно, ведь я никогда не болею, – объяснила Бритт-Мари.
Банк кивнула с явным недоверием, поэтому Бритт-Мари закивала с удвоенной энергией, для компенсации.
– Кент и наши дети непрерывно болели, не один, так другой, а вот я не болела никогда. «Бритт-Мари, у вас отменное здоровье!» Так говорит мой врач, да-да!
Ни Банк, ни собака не ответили; Бритт-Мари глубоко вздохнула, печально моргнув. И исправилась:
– Дети Кента. – Слова казались лишенными кислорода.
Она молча пила воду. Собака и Банк ели яичницу. Они сопроводили Бритт-Мари к пиццерии, на встречу с футбольной командой, потому что Бритт-Мари не из тех, кто пропускает работу из-за гриппа. Собака демонстративно обогнула клумбу возле дома, потому что оттуда воняло так, словно прошлой ночью туда кого-то вырвало.
– Ф-фу! Позволь спросить, чем это воняет из твоей клумбы? – спросила Бритт-Мари. Разумеется, это ее не касается, но если Банк предпочитает подобные удобрения, то неудивительно, что на клумбе ничего не растет.
– Кое-кто ночью напился и наблевал на клумбу, – объяснила Банк.
– На клумбу? Какая дикость! – ужаснулась Бритт-Мари.
Банк кивнула, даже не пытаясь скрыть удовлетворения:
– Дикость – не то слово!
Собака отошла подальше.
Личность сидела в пиццерии у изломанной двери и пила кофе. При приближении Бритт-Мари она сморщилась. Бритт-Мари сморщилась в ответ еще сильнее.
– Ну и вонь. Ты курила в помещении? – строго вопросила она.
Личность наморщила нос.
– А ты, Бритт? У тебя это, как его? Душа горела, а ты заливала пожар виски?
– С твоего позволения, у меня грипп, – фыркнула Бритт-Мари.
Личность склонила голову набок, как прежде собака. Банк ткнула палкой в кресло-каталку:
– Кончай болтать и дай ей «Кровавую Мэри».
– Что это? – полюбопытствовала Бритт-Мари.
– Лекарство от… гриппа, – буркнула Банк.
Личность скрылась на кухне и вернулась со стаканом, полным чего-то, похожего на томатный сок. Бритт-Мари скептически пригубила его, после чего капли, которым посчастливилось попасть ей в рот, тут же вылились обратно, прямо на собаку. Собаку это явно не обрадовало.
– Это же с-п-и-р-т-н-о-е! – сплюнула Бритт-Мари.
Собака вышла и села на гравий, стараясь держаться наветренной стороны. Банк вытянула руку с палкой перед собой, соблюдая безопасную дистанцию от возможного плевка. Личность, наморщив лоб, взяла тряпку и принялась вытирать стол, бормоча:
– Не знаю, что за грипп у тебя такой, Бритт, но сделай милость, это, как его? Не зажигай спичку, когда выдыхаешь, почисти сначала зубы. Пиццерия, знаешь, не застрахована от пожара.
Бритт-Мари, разумеется, не поняла, к чему это все было сказано. Однако она вежливо извинилась и перед Личностью, и перед Банк, пояснив, что у нее дело в молодежном центре и нет времени все утро стоять в пиццерии и переливать из пустого в порожнее. После чего скорым шагом пересекла парковку, озабоченно вошла в туалет молодежного центра и заперла за собой дверь: блевать у всех на глазах во время утреннего кофе ей представлялось неуместным.
Когда она вышла, крыса уже ждала на полу, словно маленький меховой гость, явившийся на обед; крысе явно не хватало дорогих наручных часов, чтобы с недовольным видом постучать пальцем по циферблату. Бритт-Мари принесла сникерс и тарелку, накрыла к завтраку и вежливо извинилась, что ей надо прибраться. Потом, включив пылесос, унесла его в ванную и заперлась там, зажав дверью провод. Пусть крыса не думает, что там кого-то рвет, – может, Бритт-Мари решила пропылесосить раковину.
Когда Бритт-Мари вышла, крысы уже не было. Сникерса тоже. Бритт-Мари мыла тарелку, когда послышалось постукивание палки о дверной косяк. В дверях стояла Банк с собакой. В протянутой руке Банк держала зубную щетку и пасту. Бритт-Мари вложила одну дрожащую руку в другую.
– Я думаю, у меня пищевое отравление, – объяснила она.
Банк пробурчала что-то очень похожее на «пищевое отравление, как же», повернулась и пошла назад, к пиццерии.
Бритт-Мари несколько раз почистила зубы, красиво уложила волосы. Вычистила ванную с содой, словно уничтожая следы убийства. Потом, задернув шторы, выпила залпом три больших стакана воды – чего отнюдь не собиралась делать у всех на виду, потому что только животные и люди с татуировками заливают в себя жидкость подобным образом.
Свен сидел на корточках у дверей пиццерии и прилаживал дверную петлю. Заметив Бритт-Мари, он неловко вскочил на ноги и снял фуражку. У его ног стоял ящик с инструментами. Свен криво улыбнулся:
– Я только подумал, что я, да, подумал, что должен починить дверь. Я подумал.
– Ах-ха. – Бритт-Мари посмотрела на щепки у него под ногами.
– Да, я собираюсь, да-да, подмести здесь. Тут стало… я, да-да, ну… мне так жаль!
Он явно имел в виду нечто большее, чем щепки. Свен сделал шаг в сторону. Бритт-Мари прокралась мимо него, задержав дыхание, хотя уже почистила зубы.
– Мне, ну в смысле, мне ужасно жаль, из-за вчерашнего, – униженно пролепетал он.
Бритт-Мари остановилась, не оборачиваясь. Свен кашлянул.
– Я хочу сказать, я ведь, я совсем не хотел, чтобы ты почувствовала себя так… ну, как ты себя почувствовала. Я не хотел, чтобы ты чувствовала себя… так.
Бритт-Мари закрыла глаза и кивнула. Дождалась, пока благоразумие прогонит прочь те чувства, которым очень хотелось, чтобы Свен до нее дотронулся.
– Я принесу пылесос, – прошептала она.
Она чувствовала, что Свен смотрит на нее. Под его взглядом ее шаги стали неловкими. Словно Бритт-Мари забыла, как ходить, не наступая себе на ноги. Ее слова, обращенные к нему, казались новыми и странными, как будто живешь в гостинице и шаришь по стене в поисках выключателя, а он включает не те лампочки, которые хотел включить ты сам.
Когда она открыла чуланчик, чтобы взять пылесос, из кухни следом за ней выкатилась Личность.
– Вот. Тут велели тебе передать.
Бритт-Мари уставилась на букет в руках у Личности. Тюльпаны. Сиреневые. Бритт-Мари обожает сиреневые тюльпаны, настолько, насколько Бритт-Мари в состоянии обожать что-либо без неуместной демонстрации чувств. Она нежно взяла цветы, изо всех сил стараясь не дрожать. «Люблю тебя» – так было написано на карточке. От Кента.
Нужны годы, чтобы узнать человека. Целая жизнь. Именно это делает дом домом. В гостинице ты не более чем гость. Гостиница не знает даже, какие цветы у тебя любимые.
