– Картошку?
– Картошка – это вегетарианское, – выдохнула Бритт-Мари, словно теперь ее вынуждали оправдываться.
Девушка потерла глаза.
– Да, да, о’кей. Прошу прощения, Бритт-Мари. Но я пытаюсь вам сказать, что не мо…
– Это вам. – Бритт-Мари достала карандаш.
Когда девушка, растерявшись, взяла карандаш, Бритт-Мари вынула еще точилки, голубую и розовую. Кивнула на одну, на другую, а затем (она человек без предрассудков) на девушкину стрижку.
– Вас нынче не поймешь. Так что я купила обоих цветов, на выбор.
Девушка, видимо, не вполне уловила, что подразумевалось под этим «вас».
– С-спасибо. Наверное.
– А теперь, если вас это не слишком затруднит, я хотела бы, чтобы мне показали, где тут у вас кухня, иначе я не успею сварить картошку, – благожелательно произнесла Бритт-Мари.
Девушка едва не воскликнула: «У нас?» – но в последний момент удержалась от протестов, решив, словно маленький ребенок перед купаньем, что они сделают процесс только дольше и мучительнее. Поэтому она только вздохнула так глубоко и обреченно, что затрещали пуговицы на пальто.
– Но я… я как бы… да ну на фиг! Кухня для персонала – здесь. – И она взяла у Бритт-Мари пакет с продуктами.
Бритт-Мари пошла за ней; на любезность ей захотелось ответить каким-нибудь комплиментом.
– Какое стильное пальто, – сказала она наконец.
Девушка машинально коснулась ткани.
– Спасибо! – искренне улыбнулась она. Бритт-Мари кивнула:
– Очень смело – носить красное в это время года.
Девушка засопела. Бритт-Мари стряхнула с юбки невидимые крошки.
– Где у вас ножи, вилки и все подобное? – спросила она, оказавшись на кухне.
Девушка, границы терпения которой сжимались на глазах, выдвинула ящик. В одной его половине были как попало навалены кухонные принадлежности. Другую занимал пластиковый контейнер для столовых приборов. Один. Для вилок, ложек и ножей.
Раздражение на девушкином лице сменилось выражением самой настоящей тревоги.
– По… послушайте, вы хорошо себя чувствуете? – спросила она.
Бритт-Мари в полуобморочном состоянии опустилась на стул.
– Дикари, – прошептала она и прикусила щеки. Девушка, явно растерявшись, села напротив. Ее взгляд упал на левую руку Бритт-Мари. Пальцы Бритт-Мари неловко терли белое пятно на коже, похожее на шрам после ампутации. Заметив, что девушка смотрит на палец, Бритт-Мари испуганно спрятала руку под сумочку, словно за ней подглядывали в душе.
Девушка подняла брови:
– Можно спросить… прошу прощения, но… зачем вы вообще сюда пришли, Бритт-Мари?
– Я хочу найти работу. – Бритт-Мари принялась рыться в сумочке в поисках носового платка, чтобы вытереть стол.
Девушка смущенно покачивалась вперед-назад в безуспешной попытке выглядеть беззаботно.
– При всем моем уважении, Бритт-Мари, вы не работали сорок лет. Почему сейчас вам так важно найти работу?
– Я работала сорок лет. Я вела дом. Поэтому это так важно именно сейчас. – Бритт-Мари смела со стола несуществующие крошки.
Девушка не ответила, и Бритт-Мари добавила:
– Понимаете, я прочитала в газете про женщину, которая умерла и пролежала в своей квартире несколько недель. Там писали, что «смерть наступила от естественных причин». Ее ужин так и остался на столе. Но это же неестественно. Никто не знал, что она умерла, пока соседей не начал беспокоить запах.
Девушка растерянно почесала прическу.
– Ну так… значит, вы… хотите найти работу, чтобы… – Она неуверенно подыскивала слова.
Бритт-Мари терпеливо выдохнула. Ни в коей мере не возмущенно.
– У нее не было ни детей, ни мужа, ни работы. Никто не знал, что она вообще существует. А если у тебя есть работа, то кто-нибудь заметит, что тебя нет.
Девушка, вынужденная остаться на рабочем месте, хотя рабочий день давно закончился, долго-долго смотрела на женщину, вынудившую ее это сделать. Бритт-Мари сидела, выпрямив спину, как сидела каждый вечер на балконе, дожидаясь Кента. Она не хотела ложиться до его возвращения, потому что боялась засыпать, когда никто не знает, что она есть.
Бритт-Мари прикусила щеки, потерла белое пятно.
– Ах-ха. Для вас это, конечно, звучит нелепо. Я знаю, что беседы не самая моя сильная сторона. Муж говорит, я недостаточно социализирована.
Последние слова она прошептала. Девушка, сглотнув, кивнула на кольцо, которого больше не было на пальце Бритт-Мари.
– Что случилось с вашим мужем?
– Сердечный приступ.
Веки девушки смущенно опустились, с состраданием поднялись.
– Мне очень жаль. Я не знала, что ваш муж умер.
– Он не умер, – прошептала Бритт-Мари.
– О, я поду… – начала девушка.
Бритт-Мари встала и принялась раскладывать приборы так, словно они совершили преступление.
– Я не пользуюсь духами. И я всегда просила его класть рубашку в стиральную машину сразу, как он приходит домой. Он никогда этого не делал. А потом ругался на меня из-за того, что стиральная машина шумит по ночам.
Она замолчала, чтобы поскорее указать духовке, что кнопки на ней расположены в неправильном порядке. Духовке стало стыдно. Бритт-Мари кивнула.
– Это она позвонила мне из больницы, куда его отвезли с приступом.
Девушка встала, желая помочь. Благоразумно села, когда Бритт-Мари отыскала в ящике филейный нож.
– Когда дети Кента были маленькими и жили у нас каждую вторую неделю, я читала им сказки. Я любила про портного. Это такая сказка, представьте себе. Дети хотели, чтобы я придумывала сказки сама, но я не понимаю, какая в этом польза, если есть уже готовые, написанные профессиональными писателями. Кент говорил, это потому, что у меня нет фантазии, но у меня великолепная фантазия!
Девушка молчала. Бритт-Мари прогрела духовку. Положила лососину в форму. И замерла.
– Только богатая фантазия позволит тебе несколько лет делать вид, будто ты ничего не понимаешь, когда стираешь рубашки, от которых пахнет духами… – прошептала она.
Девушка снова встала. Мягко положила руку на плечо Бритт-Мари.
– Я… простите, я…
Она замолчала, хотя никто ее не перебивал. Бритт-Мари сцепила руки на животе, глядя в духовку.
– Мне нужна работа, потому что мне не кажется уместным беспокоить соседей запахом. Я хочу, чтобы кто-нибудь знал: я есть, я здесь.
Ну что на такое ответишь?
Когда лосось был готов, они уселись за стол и принялись за еду, не глядя друг на друга.
