Бритт-Мари прижала вазу к себе. Шероховатая поверхность – словно замусоленная шерсть игрушечного зверя, которого ты не дала забрать в стирку.
– Сегодня было потрясающе. Да. Позволь признаться. Просто сказочно, – выговорила она.
– Футбол – сказочная игра, – согласился Свен.
Словно в жизни все так просто.
– Это было так чудесно – снова почувствовать восторг, – шепнула она.
Свен улыбнулся, повернулся к ней и уже, кажется, собрался что-то сказать, когда она остановила его, собрав все свое благоразумие в один подавленный вздох, и произнесла:
– Если это не слишком тебя затруднит, я была бы крайне благодарна, если бы ты развез детей по домам.
Свен на глазах стал меньше ростом. Сердце перевернулось в груди у Бритт-Мари. У него – тоже.
– Я полагаю, что это значит, ну… Полагаю, что в таком случае домой тебя отвезет Кент, – с трудом выговорил он.
– Да, – шепнула она.
Он сидел молча, держась за край скамейки. Она тоже, потому что ей нравилось держаться за край скамейки, если за него держится Свен. Бритт-Мари покосилась на Свена; ей хотелось сказать, что он ни в чем не виноват. Что она просто слишком старая, чтобы влюбляться. Что он найдет кого-нибудь получше. Что он заслуживает кого-нибудь получше. Заслуживает совершенства. Но она ничего не сказала, потому что боялась – вдруг он скажет, что это и есть она, Бритт-Мари.
За окнами БМВ проносился город и дорога; Бритт-Мари все еще сжимала в руках вазу. От подавленных желаний ныло в груди. Кент, конечно, всю дорогу разглагольствовал. Начал с футбола и детей, но скоро съехал на бизнес, немцев и планы. Он хочет поехать в отпуск, говорит он, – только Бритт-Мари и он. Можно ходить в театр. Отправиться на море. Только надо немножко подождать. Сначала надо завершить кое-какие дела – и все. Когда они въезжали в Борг, он пошутил, что этот поселок настолько мал, что двое людей могут стоять с двух его концов и разговаривать, не повышая голоса.
– А если лечь, то ноги упрутся в соседний поселок! – веселился Кент, и, так как Бритт-Мари не засмеялась, он повторил шутку.
Словно проблема в этом.
– О’кей. Сбегай за вещами, и мы уезжаем! – невозмутимо сказал Кент, когда БМВ остановилась перед домом Банк.
– Сейчас? – просипела Бритт-Мари; боль пульсировала в горле от каждого произносимого звука.
– Да, черт возьми, у меня утром встреча. Если поедем сейчас, то дорога будет пустая! – распорядился Кент, барабаня пальцами по приборной доске, словно желая поторопить Бритт-Мари.
– Не можем же мы уехать отсюда посреди ночи, – едва слышно возразила Бритт-Мари.
– Почему не можем? – удивился Кент.
– Потому что только уголовники разъезжают среди ночи, – убежденно прошептала Бритт-Мари.
– О господи боже, любимая, возьми себя в руки, – заныл Кент.
Ногти Бритт-Мари впились в вазу.
– Я еще даже не уволилась с работы. Я ни в коем случае не могу уехать, не уволившись. Видишь ли, я должна вернуть ключи.
– Ну любимая, это ведь не такая уж «работа»? – Кент засмеялся, воздев руки к потолку.
Бритт-Мари прикусила щеки.
– Для меня это работа, – прошептала она.
– Дадада, я не это хотел сказать, любимая. Не обижайся. Но ты же можешь позвонить с дороги? Это ведь не так уж важно? У меня завтра встреча! – сказал Кент, словно это ему приходится приспосабливаться к ее планам, а не наоборот.
Бритт-Мари промолчала. Кент погладил себя по подбородку и заметил – явно в шутку:
– Тебе хоть зарплату платят за эту «работу»?
Бритт-Мари вонзила ногти в керамику, так что пальцам стало больно.
– Я не уголовник. Я не поеду на машине посреди ночи. Не поеду ни в коем случае, – прошептала она.
Кент покорно вздохнул:
– Нунуну, о’кей, тогда завтра с утра пораньше, если это так важно. С ума сойти, как эта деревня в тебя въелась! Любимая, ты ведь даже не любишь футбол!
Ногти Бритт-Мари медленно вышли из керамики. Большой палец погладил горлышко вазы. Поправил стоящие в ней тюльпаны.
– На днях я разгадывала кроссворд. Там был вопрос про пирамиду Маслоу.
Кент уже начал нажимать кнопки на своем мобильном телефоне, поэтому Бритт-Мари добавила в свое сипение жесткости:
– Она очень часто встречается в кроссвордах, эта пирамида потребностей. Я читала о ней в газете. Там про потребности человека. На нижней ступеньке – самые основные человеческие потребности. Пища и вода.
– М-м-м, – ответил Кент: похоже, он отвечал на СМС.
– И воздух, по моим предположениям, – тихонько прибавила Бритт-Мари.
Вторая ступенька пирамиды – «безопасность», третья – «общение», четвертая – «чувство собственного достоинства». Она все помнит точно, потому что этот Маслоу, вообще говоря, фигурирует в кроссвордах исключительно часто. Кажется, даже эти шутники его уважают.
– А на самом верху пирамиды – «самореализация». Именно ее Борг и дал мне, Кент. Самореализацию. Конечно, ты сочтешь это нелепым. – Она прикусила губу.
Кент поднял глаза от телефона. Пристально посмотрел на Бритт-Мари, глубоко и шумно сопя – как когда спит и вот-вот начнет храпеть.
– Ну да, ну да! Чего тут не понять, любимая. Все понятно. Это отлично, это просто офигеть! Самореализация. Офигенно.
– Я тоже думаю, что это офигенно, – прошептала Бритт-Мари и взяла его за руку.
Кент кивнул, широко усмехнулся:
– Ну что, теперь ты и это получила? А завтра едем домой!
Бритт-Мари прикусила губу и выпустила его руку. Крепче прижала к себе вазу и стала протискиваться наружу из машины.
– Черт возьми, любимая! Ну не обижайся! Сколько продлится эта работа? Сколько времени ты еще на этой должности?
– Три недели, – с трудом выговорила Бритт-Мари.
– А потом? Когда три недели кончатся, а другой работы у тебя не будет? Останешься жить в Борге в статусе безработной? – прокричал он ей в спину.
Бритт-Мари не ответила; Кент вздохнул и вышел из машины.
– Ты же понимаешь, милая, что это – не твой дом?
Бритт-Мари знала, что он прав.
Кент успел догнать ее. Бритт-Мари остановилась и прикусила щеки. Кент забрал у нее вазу с тюльпанами, внес в дом, Бритт-Мари медленно вошла следом. Кент склонил свою большую голову.
– Прости, любимая, – сказал он, и обе его руки мягко обхватили ее подбородок.
Они стояли в прихожей, Бритт-Мари закрыла глаза. Он поцеловал ее веки. Он часто делал так, в самом начале, когда мама только-только умерла. Бритт-Мари тогда осталась совсем одна на свете – пока Кент не оказался на лестнице в тот день, когда она перестала быть одна. Потому что она была нужна ему, а человек не одинок, когда он кому-то нужен. Поэтому Бритт-Мари так любит, когда он целует ее в закрытые глаза.
