Но как же девушка играет с медвежатами! Без тени страха, заливаясь смехом, дергая их за уши, шлепая по носам, когда они валят ее с ног, а они наскакивают на нее, как щенята, с шутливым рычанием стискивают в неуклюжих объятиях, но никогда не кусают ее! Друг дружку — сколько угодно, так, что клочья шерсти летят, бывает, что и до крови, а вот девушку — никогда. И могучая медведица Тукис, кажется, тоже наслаждается происходящим, одобрительно фыркает и покачивается на лапах, а вот будь на месте этой девушки кто-нибудь другой, даже сам Кота’на… ну, ему никто не смог бы позавидовать!
В конце концов Морин изнемогла. Еле дыша, но продолжая так же звонко хохотать, она выбралась из-под бурно скакавших теплых меховых сугробов и прислонилась к стенке пещеры, чтобы перевести дух.
— Очень уж они большие стали! — сквозь смех выкрикнула она и тряхнула золотыми, длиной до плеч, волосами. — Они, наверно, и для мамочки своей слишком большие, да, Тукис? — И она закинула руку на шею громадной медведицы.
Тукис не была с нею согласна. Она негромко зарычала, мотнув головой, сбросила руку девушки, зашаркала к продолжавшим возиться медвежатам и, подняв тучу пыли, опустилась рядом с ними на пол. Теперь среди пещеры катался пусть небольшой, но все же внушительный белый холмик. Кота’на усмехнулся, еще минуту-другую смотрел на возню зверей, рядом с которыми (хотя он и не знал этого) даже их предки, самые крупные земные хищники, показались бы мелкими, а потом одним словом прекратил игру. Сейчас, когда он находился рядом, звери были совершенно свободны, однако оставить их на свободе без своего присмотра Кота’на не рискнул бы. Медвежата пребывали в возрасте самого ненасытного любопытства и готовы были обследовать все на свете. И конечно, медведица ни за что не бросила бы своих малышей в одиночестве. Нетрудно представить себе, каких безобразий может натворить эта семейка, если ей выдастся возможность безнадзорно погулять по бесконечным, вздымающимся на много этажей лабиринтам плато! Поэтому он прицепил каждого медведя за ошейник к закрепленной в стене цепи — привязи были довольно длинными и позволяли медвежатам и играть, и ласкаться к матери, — а потом отступил на пару шагов, чтобы звери сообразили, что их положение изменилось.
— Будет, будет… — промолвил он в ответ на возмущение, выразившееся в рычании, скулеже и громыхании цепями; неопытный человек не усомнился бы в том, что звери взбунтовались всерьез. — Пусть еще немного повозятся; лишняя усталость им только на пользу. Самое лучшее упражнение, какое я только знаю. Пусть они играют, а тебе я предлагаю прогуляться со мной на верхний балкон, посмотреть оттуда на Борею и поговорить. Ты не против?
Морин уже отдышалась; она выпрямилась во все свои шестьдесят четыре дюйма и принялась отряхиваться, не сводя при этом восхищенного взгляда со своего собеседника. Рослый бронзовокожий воин собирал блестящие черные волосы в два хвоста, ниспадавших на крепкие ключицы. На его голых руках и полуоткрытой груди красовалось множество шрамов, полученных в самых разных битвах. Кота’на был великим героем войн, которые народ Плато постоянно вел против волчьих воинов Итаквы и его Детей Ветров, деяния Кота’ны вошли в легенды, насколько это возможно для простого человека. В последние годы он воспитывал медведей для Хэнка Силберхатта, главнокомандующего всеми войсками Плато, и при этом был еще и другом Силберхатта, а уж выше этой чести обитатели Плато вряд ли могли что-то представить.
Как Морин разглядывала Кота’ну, так и он разглядывал девочку. Де Мариньи, человек (а может быть, и волшебник) из Материнского мира, подобрал себе прекрасную женщину. Она может родить ему много сильных сыновей.
Девушка была стройной и гибкой, как молодая ива, с большими ярко-голубыми глазами и кожей цвета светлого дикого меда. И еще ее окружала аура, тепло, в которое она облекалась, как в меха. Эту ауру лишь единожды сорвал с нее Итаква, темный скиталец меж мирами. Сейчас, когда на ней была коричневая куртка и брюки из мягкой кожи, она походила на мальчика; разве что казалась более хрупкой, чем был бы подросток. Однако ее ненаигранные благожелательность и очарование, ее юношеское изящество, пожалуй, вполне уравновешивались утраченной невинностью мировосприятия: Морин довелось видеть Шагающего с Ветрами в одном из худших его проявлений, а после такого невинный взгляд на мир не может сохраниться ни у кого.
Для человека увидеть беснование Итаквы — стать свидетелем его бездумных убийств — как раз и значило, что с него безжалостно срывают покров любых иллюзий, с какими невинный взирает на мир. Тем не менее она прошла сквозь все это и, вопреки шансам, складывавшимся отнюдь не в ее пользу, нашла себе спутника в лице Искателя, Анри-Лорана де Мариньи. Ведь Морин, хотя и смертная и хрупкая, как любое человеческое существо, несла в себе силу и могущество — она была свободным порождением самой природы и могла найти общий язык с любым порождением природы, где бы ни встретилась с ним. Таково было ее могущество, которое и позволяло ей так по-свойски обходиться с Тукис и ее медвежатами.
— Что ж, — кивнула она в ответ на предложение Кота’ны. — И о чем же мы будем говорить? Только, пожалуйста, не проси меня вновь рассказывать о Нуминосе и наших приключениях в ледяной пещере на Дромосе. Это было очень страшно, и мне очень хотелось бы выкинуть все это из памяти… — На секунды, которые понадобились ей, чтобы произнести эти слова, из широко раскрытых глаз напрочь исчезла ее всегдашняя веселость.
Было позднее утро; день стоял тихий и необычно яркий. Впрочем, слово «яркий» вряд ли подходит для Бореи, где, по сути, не бывает нормального дневного света; этот мир пребывает в постоянном полумраке, особенно его северные области. А ведь именно там и находится Плато, громадный улей, образовавшийся в источенном бесчисленными ходами скальном массиве, в приполярной зоне Бореи. Этот могучий каменный выступ с плоским верхом и почти отвесными стенами возник в незапамятные времена и сегодня остается единственным бастионом свободного народа Бореи, постоянно обороняющегося от Итаквы и подвластных ему Детей Ветров.
На балкон, о котором говорил Кота’на — один из многочисленных наблюдательных пунктов на стене Плато, — можно было попасть через проем, пробитый там, где пещеру отделяло от стены самое меньшее расстояние. В задней части балкона располагалась вырубленная прямо в стене широкая скамья, а спереди невысокий — всего по грудь — барьер отделял находившихся там от стофутовой пропасти, обрывавшейся прямо к заледеневшей каменной осыпи у подножия стены.
Там было холодно, то и дело с раскинувшейся на севере снежной равнины срывались холодные ветерки. Потому Морин не стала садиться, а все время прохаживалась по висевшему над бездной балкону, лишь изредка останавливаясь, чтобы присмотреться к какой-нибудь не замеченной прежде мелочи на полого уходившем вдаль белом поле. Кота’на же, невосприимчивый к холоду, как и большинство обитателей Плато, просто стоял с непроницаемым выражением лица, скрестив руки на груди.
— Нет, — ответил он после короткой паузы. — Я не буду спрашивать тебя о лунах Бореи, ни о Нуминосе, где ты родилась, ни о Дромосе, где Лорд Зиль-бер-хут-те, и ты, и другие разделались со жрецами льда. Я хорошо запомнил все это еще по твоему первому рассказу и тому, что рассказывал мне Вождь. Это сказание я донесу до своих детей, когда они вырастут и смогут все понять, а когда Унтава, их мать, станет старой, когда я стану морщинистым, тощим, горбатым старцем, наши дети перескажут его своим детям. Так всегда бывает с легендами, так они живут в веках. Нет, на этот раз я хочу узнать о тех местах, которые ты увидела с тех пор, как побывала здесь в прошлый раз, и что заставило тебя вернуться сюда. И, если это не будет дерзостью с моей стороны — я ведь знаю, что твой мужчина кудесник и его пути трудно постичь, — я хотел бы, чтоб ты сказала, какой недуг его терзает. Понимаю, что я не в состоянии облегчить его боль, но если бы смог…
