Нет, миры снов отнюдь не годились Морин и де Мариньи для того, чтобы жить там, тем более что он никогда не считал себя опытным сновидцем. По крайней мере, пока еще не годились. Возможно, когда-нибудь, на смертном одре, он вымыслит себе ослепительно белую виллу в неподвластном времени Целефайсе, но до тех пор…
Зрелища, собранные в измерении снов, промелькнули в оке памяти, исчезли, и де Мариньи вернулся на Борею, на крышу плато. Ледяная Борея, где его и Морин уже десять дней неумеренно чествуют, и это будет продолжаться до тех пор, покуда, как это всегда бывает, прелесть времяпрепровождения не начнет меркнуть; начнет меркнуть даже великое благо человеческой дружбы, общения с такими людьми, как Силберхатт, Кота’на, Джимми Франклин и Чарли Такомах.
Тут де Мариньи внезапно понял, что устал от своих странствий, и задумался, сколько еще времени пройдет до тех пор, пока он не сдастся безнадежному ходу событий. Ведь он и прежде, случалось, задумывался о том, что же гонит его дальше и дальше… но нет, неправда, на самом деле он и без того знал ответ. Заключался он не только в том, что Титус Кроу рассказывал ему об Элизии, но и в его мнении о самом де Мариньи.
«Вас, друг мой, можно назвать сердечным возлюбленным всяких тайн, — сказал ему Кроу, — как и вашего отца в прежние времена, и вам нужно это знать. Анри, вы непременно должны были догадаться об этом и сами, но в вас есть что-то, созвучное непроглядным безднам времени, искра от огня, который все еще пылает в Элизии…»
Это походило на обещание, будто этими словами Кроу завещал ему грандиозное наследство, но сохранило ли это обещание свою силу до сих пор? Не могло ли быть так, что Кроу просто ошибался и де Мариньи вовсе не было на роду написано увидеть Элизию? Или было написано лишь где-то на полях? А что еще говорил Титус Кроу?
«В Элизии вам, Анри, будут рады, но, конечно, добираться туда вам придется самому… Очень может быть, что путешествие окажется трудным и определенно опасным, ибо в Элизию нет королевской дороги… В пространстве и времени множество ловушек, но и награда велика… Если перед вами возникнут препятствия, мы, в Элизии, будем знать об этом. Если же вы окажетесь там, где будете недоступны для меня без помощи со стороны, я обращусь к вам Великой мыслью».
Де Мариньи не смог удержаться и насмешливо хмыкнул. Насмешка, впрочем, была обращена им к самому себе. Препятствия? О, «препятствий» хватало, даже с избытком! Путешествия сквозь время в Часах до чрезвычайности осложнялись схватками с Гончими Тиндалоса, некоторые миры казались вполне симпатичными, а на деле оказывались неблагоприятными для человеческой жизни, в самой материи пространства-времени имелись непостижимо загадочные и опасные узлы, и, что весьма немаловажно, континуум был буквально напичкан местами, где находились «дом» или «гробницы» Великих Древних (хотя вернее было бы говорить об их тюрьмах), где они когда-то, в непредставимо давние эпохи, оказались заточены по воле Старших Богов. Такой оказалась чудовищная, превыше любых фантазий, кара за их деяния или, возможно, угрозы, обещания деяний. Старшие Боги преследовали Ктулху, его сородичей и их потомство в пространстве и времени, в измерениях между известными нам пространствами и отправляли в заточение там, где настигали беглецов. Там они, в большинстве своем, и остались до нынешнего дня: заточенные, но бессмертные, способные лишь ожидать своего грядущего освобождения, того дня, когда звезды, вращающиеся по своим небесным орбитам, сойдутся на небесном своде в одно-единственное верное, издавна предопределенное положение. И после того как звезды встанут верно…
На плечо де Мариньи легла огромная тяжелая ладонь; он содрогнулся всем телом и вцепился обеими руками в край широкой амбразуры, откуда только что смотрел на равнину. Все мысли о судьбе, ее изгибах и происках как ветром сдуло, и он тут же вернулся к насущному бытию.
— Анри, — пробасил Хэнк Силберхатт, второй рукой обнимавший Армандру, — мы так и думали, что найдем тебя здесь. Я что, напугал тебя? Похоже, твои мысли витали где-то за много миль отсюда, верно?
— За много световых лет, — поправил его де Мариньи, оборачиваясь и изобразив на лице улыбку; кивком приветствовал Хэнка, почтительно поклонился Армандре и сразу почувствовал отзвук их переживаний за него, те боль и беспокойство, которые причинял им. Он совсем было начал просить прощения, но Женщина Ветров заговорила первой, взяв его ладонь обеими руками:
— Анри, я думаю, что, если у тебя будет такое желание, смогу помочь тебе отыскать Элизию. По крайней мере, шанс на это имеется.
— Ну, что скажешь? — с улыбкой осведомился Вождь.
Секунду-другую де Мариньи лишь молча смотрел на них, открыв от неожиданности рот. Он знал, что Армандра обладает чувствами, помимо тех пяти, какими наделен каждый обычный человек, понимал, что, если на Борее и есть кто-то, способный ему помочь, это она. Тем не менее пока что ему и в голову не приходило просить ее о помощи, потому что… потому что он де Мариньи, а она его друг. Ему было хорошо известно, что просьбы о помощи, обращенные к настоящим друзьям, очень часто предшествуют расставанию с ними навсегда.
— Ну, что? — повторил Вождь и посмотрел на де Мариньи, ожидая ответа. И на сей раз дождался.
Шагнув вперед, де Мариньи быстро и крепко обнял Женщину Ветров, а потом поднял ее на вытянутых руках. Вот только слова никак не шли на язык.
— Армандра, я, я… — Тут он, устыдившись столь эмоционального порыва, поставил ее на землю, покачал головой и попятился. А потом, под твердым взглядом Армандры, медленно кивнул.
— У вас, людей Материнского мира, много общего, — сказала она после продолжительной паузы. — Одни и те же силы и достоинства и одни и те же слабости. К счастью, первого больше, чем второго, что, в общем-то, весьма… отрадно. — Подняв голову, де Мариньи увидел, что ее зеленые глазищи сияют.
Но тут муж Армандры обхватил их обоих за плечи и громко, заливисто расхохотался…
2. Элизия
В небесах Элизии творилось необычное возбуждение, струились зловещие течения скорее психической, нежели физической сущности, тяжело ложившиеся на души некоторых обитателей этой чудесной и диковинной страны. Источник этих явлений — этого ужаса? — был пока что неуловим, но те немногие, кто чувствовал, предвидели его приближение так же явственно, как и в темной комнате укус москита сразу же после того, как его писк внезапно смолкнет. Наступившая тишина разбудила Титуса Кроу, и он инстинктивно понял, что укус последует обязательно. Не сразу, но вскоре, и не стоит надеяться, что это будет именно москит, а не что-то похуже.
Снаружи… снаружи все, кажется, было в порядке, как это было в Элизии с незапамятных времен, а вот внутри…
— Что-то у меня словно в животе ком застрял, — сообщил Кроу. Он поспешно надел расклешенные брюки цвета древесной коры, оливковую куртку и затянул ремень. Все это время он неотрывно смотрел на небо из каменного окна воздушного замка, который они с Тианией называли своим домом. И, разглядывая небо, он все сильнее и сильнее хмурился, потому что этим утром даже искусственный рассвет казался неправильным, а легкие облачка на далеком плоском горизонте окрасились в свинцово-серый цвет.
