Прежде чем ответить, дчи-чису потребовалось собраться с духом.
— Большое спасибо вам, сэр. Не хочу показаться неблагодарным, но у Эсча я постоянно бываю занят. К тому же я еще и плохо переношу высоту… и, по правде говоря, боюсь, что очень скоро надоем вам, сэр! — И он направил свой аппарат к лежавшим далеко внизу полям.
— Ну что ж! Как вам будет угодно, — произнес шар ему вслед. — В таком случае счастливого пути, моя птичка. — Ступени откидного трапа сгладились, и панель поднялась, наглухо закрыв отверстие в серебряном шаре.
…В особняке Эксиора К’мула, плавно покачивавшемся среди огненных языков на пузырящейся лаве озера Лит, два великих волшебника согласно кивнули, смешливо фыркнули — их немного позабавил вызов, прилетевший с Элизии, из противоположного края вечности, и отвлекший их от занятий. А потом они вернулись к прерванной партии в шахматы…
Тиания, четвертый посланник, сидела на высокой ветке Дерева в Садах Нимарраха. Развилка, на которой она устроилась, была широкой и больше походила на тропу, но даже если бы Тиания почему-то соскользнула бы отсюда, она не свалилась бы вниз. Чувствительные усики находились совсем рядом с нею, а один, через который Дерево передавало свои мудрые мысли и сильные эмоции, прикасался к запястью Тиании, как раз туда, где в жилке бился пульс. Листья Дерева были огромны, как одеяла, и так же мягки; даже маленькие веточки были больше земных дубов; все внимание и забота Дерева сейчас были сосредоточены на любимом дитяте Элизии.
На шестьсот футов ниже широко раскинутые могучие корни углублялись в плодородную почву Нимарраха, а высоко вверху вершинные, сравнительно маленькие густо-зеленые листочки трепетали в свете искусственного солнца Элизии, но Тиания сидела здесь, у самого сердца Дерева, и вела с ним разговор, как это бывало уже сотни раз. Правда, прежние разговоры редко касались столь серьезных вопросов.
— Но ведь ты поговоришь с Деревом из мира земных фантазий и передашь ему послание Ктханида точь-в-точь, как я сказала тебе, слово в слово, да? — умоляюще сказала она в десятый, наверное, раз Дереву, которое ласково гладило ее краем листа, отороченным мягчайшим пухом.
— Я тоже сплю и тоже вижу сны, дитя, — мысленно ответило ей Дерево. — Если это порожденное снами Дерево можно отыскать — даже в столь дальнем мире, как Земля, — я найду его. И конечно, передам послание Ктханида. Не сомневайся, я найду его, если даже мне придется смотреть сны хоть всю ночь напролет. — Дерево немного помолчало и добавило: — Он, наверное, очень дорог тебе, этот Искатель?
— Он мой самый-самый лучший друг, — вздохнув, ответила Тиания. — Но я не пришла бы с такой просьбой только ради Анри. Он мне все равно что брат, очень давний друг и помощник моего мужа, защитник всех малых и слабых. А мы вот так поступаем с ним!
— Ну что ж, — прозвучал в ее голове ласковый голос Дерева, — раз он такой, как ты говоришь, то, значит, моя задача вдвое важнее. К тому же, как ты сказала, давний друг Титуса Кроу? Уже одного этого было бы более чем достаточно! Не бойся, я не подведу тебя. Но почему ты одна? Где твой Титус?
— С Ктханидом, — шепотом ответила она, — в Хрустально-жемчужном дворце. Он там, но, думаю, сейчас он вполне может быть и где-нибудь еще.
Она умолкла, предоставив Дереву возможность ласково успокаивать ее…
4. Друзья-ветры
Итаква, Повелитель Ветров, вернулся на Борею.
Еще недавно, каких-нибудь три года назад, этот Великий Древний восседал бы на троне в своем тотемном святилище посреди белой равнины, в четырех-пяти милях от подножия плато. Он восседал бы там и мрачно смотрел бы на плато, время от времени грозя ему огромным, похожим на палицу кулаком или молниями, которые он призывал из смятенных низко нависших небес, а в это время его волчьи воины и дикие Дети Ветров завывали и кривлялись бы у него под ногами и приносили бы ему жертвы. А при подходящем настроении он призывал бы воздушных дьяволов, огромные, высотой с само плато смерчи из снега и льда, и кидал бы их в атаку на неприступные фланги изрытой пещерами горы.
Да, три года назад так оно и было бы…
Но тотемного святилища Итаквы больше не существовало — Анри-Лоран де Мариньи, по просьбе Хэнка Силберхатта, полностью уничтожил его с помощью своих Часов Времени, чем нанес мощный удар по чудовищной гордыне Итаквы. Больше того, и сам Итаква почувствовал на себе уколы диковинной машины, на которой Мариньи путешествовал между измерениями, и понял, что полководец Плато и его друг из Материнского мира еще и оценили его силы. И потому теперь он держался поодаль, тем более что де Мариньи тоже вернулся, а с ним его Часы Времени и почти неодолимое оружие Старших Богов.
Шагающий с Ветрами явился на Борею ядовитым духом дурного предзнаменования в тот самый час, когда Армандра созвала в Зале старейшин вождей племен, чтобы они стали свидетелями ее недавно запланированного общения с эфирными ветрами со всех концов пространства и времени. И только весь совет собрался, как Итаква сошел по звездным ветрам на Борею; в его черном сердце пламенело зло, его кровь бурлила от неутомимой жажды отмщения.
И поскольку его тотемного святилища больше не существовало, а еще и потому, что он ненавидел Часы Времени и боялся их, он взгромоздился на валявшийся почти в шести милях от плато проржавевший корпус английского ледокола конца 20-х годов, некогда смелого и горделивого судна, построенного, вероятно, на верфях Уира или Тайна, по которому давным-давно прозвонил колокол лондонского Ллойда, означающий признание страхового случая, и прозвучали слова «исчез бесследно со всей командой в неустановленной области за полярным кругом». Теперь он лежал, скованный льдом и занесенный снегом, посреди неоглядной белой равнины, нелепо выставив вверх винты, толкавшие его напролом через ледовые поля, лежал монументом безмерной жестокости Итаквы, который в безумном и бессмысленном ликовании схватил его, притащил через иные миры и бросил посреди неведомого людям мира, как надоевшую игрушку.
Само же чудовище стояло, сгорбившись, на борту судна; пылающие карминовые звезды глаз задумчиво смотрели с черного пятна лица на возвышавшийся вдали скальный массив плато. Он всегда знал, когда Армандра вела разговоры с ветрами, этими предателями, с его точки зрения, ветрами времени и пространства. Но того, что его дочь, в которой набралось слишком много от людишек, делает добром и без принуждения, он может добиться силой, ударами и проклятьями. А те секреты, которые она может выведать простыми расспросами, он тоже способен узнать — страшными угрозами и жестокостью…
Армандра, сидевшая посреди Зала старейшин, пребывала в трансе.
Собственно, для этой пещеры, освещенной огнем множества факелов, посреди которой на устланном мехами постаменте возвышался каменный, сплошь изукрашенный резьбой трон, слово «зал» было бы явным приуменьшением. На троне Армандра; белые ладони лежат на каменных подлокотниках, царственная голова высоко поднята, белый меховой жакет не скрывает мерного движения дышащей груди.
Перед ее лицом свисал на золотой цепи с высокой, загнутой вперед над головой Армандры спинки трона большой медальон, который она всегда носила на шее, — символ ее власти над ветрами. Медальон медленно поворачивался, то и дело вспыхивая золотом в свете факелов.
