Только эти серо-зеленые, вызывавшие благоговейный трепет луны и оживляли этот совершенно пустынный в остальном пейзаж. Луны Бореи, хотя мы только позже узнали, как называется это место, и луны эти не двигались по небосводу, а, напротив, всегда висели над горизонтом, неподвижные и неизменные. Даже самая отдаленная из них, на три четверти скрытая второй луной, больше, чем известная нам земная Луна.
Я так и стоял в благоговейном изумлении, пока Трейси, чей интерес и страх, вполне естественно, сосредоточивались на Итакве, а не на облике чуждой планеты и ее лунах, не окликнула меня с другой стороны самолета. Два коротких шага, и я оказался рядом с нею; Джимми и Уайти кинулись к соседнему иллюминатору.
Почти весь час, покуда мы возились в самолете, Шагающий с Ветрами неподвижно стоял на пирамиде, скрестив руки на груди. Его подданные также стояли на коленях, а их бог и повелитель глядел полузакрытыми глазами поверх их голов куда-то вдаль, на заснеженные равнины. Но вот он словно очнулся, вскинул руки к небесам и принялся расти все быстрее и быстрее, пока не уткнулся в самое небо, подобно освободившемуся из бутылки джинну арабских сказок. Потом он немного присел, подпрыгнул, раздвинул шире перепончатые ступни и зашагал по невесть откуда сорвавшемуся ветру. Он поднимался выше и выше, потом повернулся и, направляясь в сторону лун Бореи, в мгновение ока промчался высоко над нашим самолетом. Очень скоро он уменьшился в точку и исчез над отдаленным горизонтом. На этом пути он лишь однажды замедлил ход — проходя над плато. Там его шаги, презиравшие силу притяжения, вдруг на миг сбились, а огромная голова склонилась к лежавшему внизу миру. Его глаза вспыхнули совершенно адским пламенем, ручищи потянулись к плато, на котором мы не могли разглядеть никаких признаков жизни. Но тут же он словно опомнился, зашагал дальше и через какие-нибудь двадцать секунд с того момента, как он покинул свою пирамиду, скрылся в небесах. А ветер, который вызвала Снежная Тварь, набросился на самолет, взвихрил смерчами сухой снег и донес до нас крики и улюлюканье поклонявшихся Итакве, которые как раз тогда завели вслух свои песнопения. Постепенно слабевшие порывы ветра доносили до нас эти звуки и, сотрясая затвердевшее от холода одеяло, которым я завесил окно, наполняли самолет зловещими предчувствиями.
— Аккумуляторы на исходе, — сообщил Уайти, прислушавшись к слабеющему звуку обогревателя.
— Да, пожалуй, пора сматываться отсюда, — бросил я. — Трейси, ты лучше надень парку и закутайся как следует.
Трейси снова стояла у иллюминатора, теперь уже с биноклем.
— Его поклонники расходятся от алтаря. Они… слушай, мне кажется, что они исчезают!
Я снова подошел к сестре, взял у нее бинокль и полминуты смотрел в ту сторону.
— Да, они расходятся, но вовсе не исчезают. У них белые накидки или плащи; когда они заворачиваются в свои одежды, их не видно на снегу. — И я повторил то же самое, что несколько секунд назад, только настойчивее: — Пора сматываться отсюда!
— Ты прав, — ответил Джимми Франклин, выпрямляясь над упакованным рюкзаком. — Я готов.
— Я тоже, — подхватил Уайти и шагнул к двери. — Сейчас я выйду, а вы вдвоем снимете дверь с петель и подадите мне или просто бросите. Потом спускайте то, что мы возьмем с собой, а я буду укладывать все это на сани. Мы втроем их потащим, а Трейси, если захочет, сможет сесть.
— О нет! — воскликнула Трейси. — Я не собираюсь быть для вас обузой. Кроме того, если я буду сидеть, то наверняка замерзну насмерть. Я пойду. И понесу часть запасов. Куда мы направимся?
— На плато, — ответил раньше меня Уайти с улыбкой, от которой его брови сразу утратили обычную конфигурацию. — Прости, Хэнк, что опередил тебя, но ведь ты собрался идти именно туда, верно?
Я кивнул.
— Да. Там есть что-то такое, что не нравится Итакве, а по мне, что не нравится ему, вполне возможно, устроит нас!
Уайти повернул рукояти помятой двери самолета, распахнул ее и совсем было изготовился спрыгнуть на снег, но вдруг замер, уставившись чуть ли не себе под ноги. В следующую секунду он шагнул назад и поспешно захлопнул дверь. Я тоже успел разглядеть, что ожидало нас снаружи, и по спине у меня внезапно пробежали мурашки. Похоже, далеко не все подданные или, может быть, верующие Итаквы остались до конца церемонии, чтобы проводить его в новый путь. Они подобрались к самолету, почти невидимые на снегу в своих белых накидках, и окружили его сплошным кольцом. Как я заподозрил с самого начала, когда рассматривал молящихся в бинокль, они выглядели классическими эскимосами, но я успел заметить среди них и несколько белых лиц. Но напугал меня до мурашек не вид этих низкорослых плосколицых людей — как-никак, люди они и есть люди. Нет, не они, а животные, на которых они сидели.
Волки! Огромные, клыкастые, с горящими глазами, вываленными красными языками, выдыхающие облачка пара из трепещущих ноздрей белые волки, ростом с хороших пони. И их молчаливые наездники, уверенно и высокомерно восседавшие на мохнатых спинах. Ну, насчет высокомерия мы еще посмотрим — пусть мы с первого взгляда и набрались страху, но оружие у нас все-таки есть.
— Уайти, переставляй пулемет к двери! — приказал я. — Джимми, ты из всех нас самый лучший стрелок. Отправляйся в нос с винтовкой. Трейси, тебе лучше всего будет спрятаться в хвосте.
Я аккуратно выстрелил в иллюминатор стены, противоположной двери, и выбил из резиновой рамы осколки триплекса. Минуту-две вокруг самолета творилась суета, сменившаяся тревожной тишиной. Наше дыхание начало сгущаться в облачка пара, особенно у Трейси; она одна по-настоящему ощущала понижение температуры в салоне. Мы выжидали, не желая торопить события. Уайти выглядывал наружу, чуть-чуть приоткрыв дверь.
— Хэнк, — вдруг обратился он ко мне, — один из белых пешком идет к самолету с поднятыми руками. Оружия вроде бы не видно.
— Пусть войдет, — ответил я. — Но глаз с него не спускай.
Уайти распахнул дверь и повернул пулемет так, чтобы он охватывал четверть круга близ самолета. Посреди сектора обстрела неторопливо шел к нам мужчина с худощавым лицом, с головы до ног укутанный в белую накидку. Он был высок ростом — когда он подошел к самолету, его голова оказалась вровень с нижним краем двери. Я взял его на прицел, а Уайти отошел от пулемета и опустил вниз металлическую лесенку. Незнакомец вскарабкался по ступенькам, пригнувшись прошел в дверь, скинул капюшон и тряхнул головой, распуская спутавшиеся волосы. Они оказались длинными, очень светлыми, почти белыми, идеально гармонировавшими со снежной бледностью лица и, напротив, резко контрастировавшими с пылавшими лихорадочным блеском черными глазищами. Это был тот самый жрец, которого я видел у подножия алтаря Итаквы. Уайти быстро втащил на место трап и закрыл дверь, оставив ту же самую щелочку, а я обратился к парламентеру:
— Вы говорите по-английски?
— Говорю, — ответил он с акцентом, в котором я опознал русский. — Я преподавал английский в Киевском техникуме культуры. И еще я говорю на языках канадских индейцев и эскимосов. Владею также языками Гренландии, Швеции, Финляндии, Норвегии и Исландии — всеми языками всех земель, входящих в земные владения Шагающего с Ветрами. И, кроме того, говорю на языке Итаквы, который вовсе не язык. Владыка снегов знал это уже тогда, когда призвал меня в Игарку. Я отправился туда, якобы кататься на лыжах, и там Итаква меня отыскал. Теперь я самый могущественный из всех его жрецов!
