Алаис медленно ползла по улице, изучая вывески, пока одна из них не приглянулась девушке.
«У тетушки Магдалены».
Вывеска была исполнена золотом, дом производил впечатление чистенького и уютного, а белые ставни и красные мальвы в палисаднике перед ней делали домик почти родным.
И Алаис решительно толкнула дверь.
* * *
Внутри было вполне достойно, ничуть не хуже, чем снаружи. Чистенький пансион, аккуратный и красивый. На первом этаже таверна, но для чистой публики. Столики покрыты скатертями в красно-белую клетку, на окнах цветы и занавески, полы натерты воском…
За стойкой в углу, видимо, сама тетушка Магдалена – статная женщина лет сорока, с рубенсовскими формами, скромное коричневое платье оживляется белым передником, русые волосы убраны под чепчик, голубые глаза глядят спокойно и пристально. К ней-то Алаис и подползла, поминутно охая и хватаясь то за поясницу, то за сердце.
– Ох… здоровьичка тебе, доченька.
– И вам здоровья, бабушка.
Особой приветливости Магдалена не проявляла, но и заявить: «не подаем» тоже не спешила.
– Нельзя ли у вас комнатку снять?
Голубые глаза впились в Алаис. Да так, что женщина почти физически почувствовала, как просвечивают ее кошелек, как взгляд проникает под грим, и даже глубже – в душу… хорошо, что глаза не видно под низко повязанным платком.
– У нас дорого, – после минуты молчания произнесла Магдалена.
– Чай, не по золотому в день берете?
– Нет. На золотой у нас можно пять дней жить, бабушка.
– Только жить – или столоваться?
– Завтрак и ужин я подам, обед отдельно, если пожелаете.
Алаис подумала, и кивнула.
– Тогда вот за десять дней задаток. Может… ох, годы мои тяжкие, и подольше задержусь…
При виде денег Магдалена ощутимо подобрела. Даже улыбнулась.
– А что ж за нужда, бабушка?
– Скажи уж прямо. дочка – чего тебе, старой, дома не сидится? – заскрипела Алаис. Улыбнулась, показывая вычерненные зубы. – Так за деньгами я сюда и приехала. Сестра у меня померла, вот, наследство получить надобно, да и домой, к внучкам…
– А что ж внучки – не смогли с вами поехать?
В голосе Магдалены звучал подтекст – тебя ж страшно выпускать, ты по дороге развалишься! Сработало!? Ура!
– Так некому больше поехать-то со мной, – Алаис подчеркнуто печально вздохнула. – Сын в отъезде, пока еще вернется, дочь в тягости, внуки малы еще, чай, не они за мной, а я за ними приглядывать стану…
– Ах, вот оно как…
– Да так вот, дочка. Всю жизнь ради них кладешь, а потом оказывается, что и в старости пахать-от надо, – Алаис горестно вздохнула. – Вот и плывет бабка старая на корабле, сегодня уж отдохну, а завтра и к стряпчему…
– Давайте я провожу вас в вашу комнату, – правильно поняла намек Магдалена. – А как…
– Звать-от меня? Зови бабушка Тая. Или госпожа Лернен, коли хочешь.
– Пойдемте, бабушка Тая, – Магдалена решительно сняла с гвоздика ключи от комнатки. – А сумки ваши…
Сумок у Алаис не было, кроме рюкзака. Так это дело поправимое.
– На корабле остались. Где ж мне с собой тяжести таскать, чай, не молоденькая, – Алаис упорно подделывалась под простонародный говор. – Капитан придержать обещал, а завтра и весточку ему дам.
– Да у меня мальчик на побегушках есть, мигом слетает.
Ирион! Вот этого Алаис не предусмотрела.
– Благодарствую. Может, вечор мы с ним и сходим…
– Как скажете, бабушка Тая.
Перед Алаис открылась дверь в небольшую комнатку. Отлично! Просто то, что надо!
Угол комнаты занимала здоровущая кровать под балдахином. Рядом, на тумбочке стояли медный таз и кувшин для умывания. В углу – здоровущий сундук для пожитков, на нем замок, в который воткнут ключ. Кладите, закрывайте, пользуйтесь.
Еще в комнате был стол и два кресла.
Занавески на окнах, салфетка на столе, салфетка на тумбочке, все простенько, но чисто и аккуратно. Алаис широко улыбнулась.
– Спасибочки, дочка. Я уж тогда полежу чуть, а то с той качки кости болят… возраст, чай, не юный…
Магдалена сочувственно покивала, и оставила клиентку одну. Алаис тут же задвинула засов на двери и от души потянулась. А потом принялась осматривать комнату на предмет глазков, подслушек и прочего.
Не нашла. Разве что дымоход… кажется, Дюма писал, как мушкетеры кого-то там подслушали через дымоход? Ладно, она все равно тут разговаривать не собирается. А вечером сходит «на корабль», прикупит в какой-нибудь лавке сундук или что-то вроде, да и прикажет доставить. Или лучше просто матерчатую сумку? Наверное, второе. Всегда можно сказать, что не с ее артритом брать что-то тяжелое в путешествие…
А платье можно купить и в лавке старьевщика, если не по фигуре будет, так и лучше.
Алаис улеглась на кровать, вытянула гудящие ноги. Да, и обувь. Надо бы купить сапоги на пару размеров больше, чтобы сапог надевать прямо на сапог. Все же ее обувь, хоть и засвинячена до беспредела – именно что дорогая, качественная, красивая, а еще – маленькая. Маленькие руки и маленькие ноги – аристократизм. Это плохо, очень плохо…
Таламир будет искать ее, и сам, и, наверное, силами королевской гвардии. Да, при дворе он надолго станет посмешищем, тут и королевская протекция не поможет. И если искать ее будут гвардейцы…
Алаис сильно подозревала, что напрягаться гвардия не будет. Выскочек нигде не любят, а Таламир – он и есть. И место свое получил частично через постель. Тьфу!
Алаис тоже платила когда-то своим телом за определенные бонусы на работе, но… не любила она этого! Ох, не любила. И Таламира не любила.
И все же, все же…
Может стоило остаться?
Она не Алаис Карнавон, она могла бы приспособиться, могла бы получить выгоду, могла бы устроиться при дворе…
Нет, не могла бы.
В любой стае выживают свои. А она? Благодаря отцу и политике рода, Карнавоны – отшельники. Демонстративно избегающие королевского двора уже несколько поколений. То есть поддержки у нее нет, не считать же Таламира? Его бы самого кто поддержал, потому как появятся рядом с королевой более увесистые… эммм… органы – и лететь ему из дворца. Даже если и не лететь.
Дети от Алаис нужны, а их мать – вовсе даже ни к чему.
Королева ей не простит происхождения и ума, Таламир – ума и происхождения, вся придворная шушера последует за предводителями, да и попросту – на кой черт ей этот гадюшник? Администрации мало было? Нет уж!
Она отдала юриспруденции малым не тридцать лет, и не собирается растрачивать новую жизнь на дрессировку придворных пираний. Пусть этим займется кто-нибудь другой.
