– А коли так…
Пепел к пеплу, прах ко праху, я взываю над землей
Пусть летит моя молитва, приговор разносит мой,
Пусть колышутся купавы сладким шелестом молвы
Пусть сплетают сети травы, пусть услышат крик совы
Пепел к пеплу, прах ко праху… Иссушу морской водой
Изгоню отсюда счастье, призываю – боль! Боль!
Пусть горит моя купина
[21], пусть над ней горит звезда
Пусть меня услышит ветер, разнеся мои слова…
Пепел к пеплу, прах ко праху
А земля – к земле.
Убирайся прочь удача.
Здесь же быть – золе!
Пепел – к пеплу.
Голос сам собой обрел силу и звучность, рука с землей выписывала странные знаки, вторая рука, с посохом, стояла уже не как опора, нет. Стукнуть в пол посохом, приговорить – так сделано! Так задумано, так и исполнено, словно завершая обряд тяжелым ударом. Земля очень удачно легла на пол знаком Ардена. Магдалена побледнела, раскрыла рот и тяжело задышала, но Алаис не боялась.
Ну, кликнет тетка стражу. Так это еще успеть надо.
А еще…
Нет здесь инквизиции!
Не додумались!
Потому как человека колдующего тоже нет! Ведьм нет, колдунов нет, но свято место пусто не бывает. Есть вьелерины – это посланники Ардена, но Ирион же не мог не подложить хвост? И из ночной темноты и дорожной пыли, в пику Ардену, сотворил шешунов. Есть такие приятные создания. Если вьелерины доносят слова людей до Ардена, то шешуны – до Ириона. А тому, как известно, только шепни. Кто-то может шепнуть.
Вот Алаис и исполнила красивый спектакль. И с удовольствием увидела, как бледнеет лицо нахалки.
Развернулась и направилась к двери.
– Стой! – полетело ей вслед.
Не оборачиваться. Больше достоинства.
– Стойте!!! Госпожа, умоляю, стойте!!!!
Мужчину испугать было бы сложнее. Тут можно и кинжал в спину получить, но рисковать приходится. Рассчитываем на человеческие суеверия, только на них. Может подвести что угодно. Человек может не знать, не понять, не додуматься, но суеверия – это нечто вечное. Вот перебежала дорогу черная кошка – и обходит ее бедняга другой дорогой. И по дереву стучит, и мужика ожидает, уронив нож… Жизнь такая. И Магдалена не оказалась исключением.
Злые слова уже прозвучали, прозвучали красиво, непонятно, страшновато… чего еще?
Алаис развернулась только когда рука Магдалены легла на дверь, намертво отрезая путь к отступлению
– Ну!?
– Госпожа, не гневайтесь…
– Уйди с дороги!
– Уйду, госпожа, только проклятие заберите!
Магдалена действительно боялась. Это было видно по дрожащим рукам, посеревшему лицу, прикушенной губе. Алаис прищурилась еще сильнее, чтобы точно цвет глаз не запомнили. Да и видно так лучше.
Ирион бы побрал эту белладонну! Глаза-то черные, а видимость откровенно плохая! Тьфу!
– а я тебя и не проклинала. И без меня нашлось кому…
Магдалена сбледнула еще сильнее. И Алаис злорадно добила.
– Ой, не одно злое слово здесь звучало, черный след вижу. Не снимешь его – года не пройдет, как на этом месте бурьян вырастет!
Все в лучших традициях доморощенных экстрасексов.
Чую, чую, чую, чую, вижу, вижу, вижу, вижу… баблом пахнет! Гони денежку, а лапшу я тебе обеспечу!
А то ж!
Чтобы в пансионе и ни разу не поругались?
Такого не бывает! Алаис обсчитали, значит, и кого другого тоже обсчитывали. И что – все уходили, гордо подняв голову? Никто не попытался за себя побороться?
Ой ли…
– Госпожа! Как же это…
– Хамить не надо людям. Лгать не надо людям, – припечатала Алаис, спешно проглатывая Булгаковское «по телефону».
Магдалена тяжко вздохнула.
– Жизнь же…
– А коли так поступаешь, так хоть черноту снимай. Иначе все пеплом пойдет. Пепел к пеплу, прах ко праху…
Женщина дернулась.
– А что…
– Как снять? А знания денег стоят, девушка. Хотя бы тех, которые у меня украли.
Магдалена поглядела на старушечье лицо расширенными глазами. Испугалась, так-то… В руку Алаис почти мгновенно легли несколько монеток. Тяжелые. Золотые.
И Алаис довольно кивнула.
– Слушай внимательно. Я-то уйду, а чернота останется. Мне и проклинать тебя не пришлось, ты уж все до меня сделала, я просто собрала воедино… Как я уйду, пойдешь на рынок, купишь полыни и крапивы. Сложишь из нее веник, да побольше, не жалей.
– А нарвать можно?
– Это можно. И лучше на кладбище, там она ядрёнее, – согласилась Алаис. – Сложишь веник, перевяжешь синей лентой. Найдешь у себя белую рубаху, да такую, чтобы ни разу не надевана была, не стирана, не глажена. Наденешь ее, чтобы кроме рубахи на тебе ничего не было. Волосы распусти да расчеши. Возьмешь в Храме воды, и как прокричат первые петухи
[23], весь дом, вообще весь, от подвала до чердака, обойдешь с этим веником. Ни одной комнаты не пропустишь. Лучше б морскую воду тебе освятили, но не успеешь. Брось тогда в святую воду пару щепоток соли… Поняла?
– Д-да…
– Обойдешь все комнаты, проведешь по всем углам веником, да слова будешь приговаривать. Тогда зло уйдет.
– К-куда уйдет?
– Вот уж не знаю. Думай сама, где на вашей улице его больше. Туда и отправится. Считай, выметешь из дома все к соседу, поняла?
– Поняла. А слова какие говорить?
– Заговор… есть такой. Ты грамотная?
– Читать разбираю…
– Тогда неси листок да уголек, запишу тебе, что надобно.
Алаис усмехнулась про себя, глядя, как резво мчится во внутренние комнаты Магдалена, явно боясь, что старуха уйдет, пока она принесет нужное. Но дверь на щеколду закрыть перед Алаис не решилась.
Боится…
Это хорошо, пусть побаивается.
А вот что ей написать?
Алаис поспешно прикусила язык, сдерживая нахальную улыбку.
Знала она, что надо. Только переделать чуток.
