Тогда он свернул лагерь и тронулся в путь, не дожидаясь прихода новой ночи. С него довольно – пора возвращаться в Город.
Вопреки здравому смыслу, надежда на возвращение не успокоила, а встревожила его. Должен ли он доложить кому-то о том, что с ним случилось? Честно говоря, он был до сих пор не способен вместить увиденное и испытанное в своем сознании, а уж тем более привести все это в какую-то систему и внятно изложить ее другим.
Самым ошеломляющим из всех его недавних впечатлений была конечно же картина мира, распростертого перед ним и под ним. Доводилось ли кому-нибудь испытать что-либо подобное? Как переварить, как постигнуть явление, которое даже глазу оказалось не дано объять до конца? На запад и на восток – да, насколько он мог судить, и на юг – поверхность планеты, по-видимому, не имела границ. И только на севере, строго на севере, она обретала определенную, но совершенно невероятную форму закругленного по бокам, изящного острия, уходящего ввысь, в бесконечность.
Как солнце, как луна. И как, по-видимому, все небесные тела в окрестной вселенной.
Теперь три человека – что прикажете доложить о них? Мог ли он быть уверен, что они благополучно добрались до своего селения, если их превратило в карикатуры, с которыми было невозможно общаться, а потом и полоски, которые стало не разглядеть? Они перешли в свой собственный мир, полностью враждебный ему.
А малыш – что сталось с малышом? Дитя Города, не подверженное изменениям, как и сам Гельвард, и не способное окарикатуриться подобно всему вокруг… Росарио, вероятно, была вынуждена его оставить, и теперь малыш уже мертв. А если еще и жив, то движение почвы неизбежно вынесет его на юг, в зону, где сила достигнет такой мощи, что убьет его.
Погруженный в мрачные раздумья, Гельвард шагал и шагал, почти не замечая ничего вокруг. И только когда приостановился, чтобы сделать глоток воды, с удивлением понял, что знает, где находится, – среди скальных обнажений к северу от расселины, через которую строили мост.
Глотнув воды из фляги, он пошел назад по собственным следам. Чтобы отыскать дорогу в Город, надо прежде всего обнаружить колею, а в том районе, где строили мост, шансов на это было больше, чем в любом другом.
И правда, ему вскоре встретилась речка, которую до того он, видимо, пересек в задумчивости, не заметив. Отнюдь не уверенный, что это именно та речка, – ее и речкой-то назвать было трудно, разве что ручейком, – он все же двинулся вниз по течению. Мало-помалу берега ручейка приподнялись, стали круче, но расселины не было и в помине Гельвард взобрался наверх и побрел в обратном направлении, против течения. Ландшафт казался дразняще знакомым, но ручеек поразительно сузился и обмелел, – наверное, это все же другой ручеек…
И тут он приметил внизу, у воды, вытянутое черное пятно, а подойдя ближе, уловил слабый запах гари. Он всмотрелся и понял, что перед ним след костра. Его собственного костра, разожженного всего несколько дней назад.
Ручеек, журчащий теперь совсем рядом, был в ширину не больше ярда, – а ведь когда он купался здесь с женщинами, полоса воды казалась по крайней мере вчетверо шире. Он опять поднялся наверх и после долгих поисков обнаружил на берегу вмятину – по-видимому, яму под фундамент опорной башни.
Расстояние от берега до берега в той точке составляло от силы пять-шесть ярдов. От воды внизу Гельварда отделяли какие-то жалкие несколько футов.
Здесь, на этом самом месте, Город пересек расселину, казавшуюся бездонной.
Гельвард двинулся на север и спустя недолгое время заметил следы шпал. Следы были мелкие, по семнадцати футов в длину, и лежали в трех дюймах друг от друга.
К вечеру следующего дня окружающие предметы приобрели более или менее обычный вид. Деревья выглядели деревьями, а не раскидистыми кустами. Камешки под ногами стали округлыми, а расплывчатые пятна зелени превратились в пучки травы. Правда, колея, по которой он шел, лишь отдаленно напоминала ту, какую клали путевые бригады, да и просвет между путями оставался слишком велик – и все же Гельвард свыкся с мыслью, что путешествию скоро конец.
Дни шли за днями, он потерял им счет, зато местность казалась теперь хорошо знакомой, и кроме того, он не сомневался: сколько бы ни длилось его путешествие, оно все равно оказывалось куда короче, чем предсказывал Клаузевиц. Даже принимая в расчет те два или три дня в зоне предельных искажений, что промелькнули с неправдоподобной быстротой, Город никак не мог переместиться более чем на одну-две мили.
Уверенность в том, что цель близка, подбадривала Гельварда: ведь запасы воды и пищи почти иссякли.
Он продолжал путь, и снова шли дни, а впереди не было заметно никаких признаков Города, и, хуже того, колея упорно не хотела сужаться до заданной ширины. Впрочем, он уже так привык к неизбежности линейных искажений, что не придавал им особого значения.
Но однажды поутру его испугала незваная мысль: на протяжении нескольких суток ширина колеи вроде бы совсем не менялась. Не достиг ли он района, где скорость движения почвы в точности равна темпу его ходьбы? И не означает ли это, что он, как белка в колесе, по существу, топчется на месте? На час-другой он даже прибавил шагу, пока испуг не отступил перед доводами разума. В конце концов, он благополучно выбрался из горной зоны, где сила, тянущая на юг, была неизмеримо мощнее…
Почему же дни бегут, а Город не приближается? Он распечатал два последних пакетика концентрата и дважды наполнял флягу из местных источников. Затем настал день, когда пища подошла к концу – и вдруг Гельварда охватило острое возбуждение. Смерть от голода ему больше не грозила: он узнал, где находится! По этим самым холмам он ездил верхом с меновщиком Коллингсом – в то время эти места лежали в двух-трех милях к северу от оптимума. Учитывая, что он отсутствовал самое большее мили три, до Города теперь рукой подать!..
Полотно со шрамами от шпал перевалило за небольшой гребень, и… Города впереди по-прежнему не оказалось. Шрамы по-прежнему оставались длиннее, чем следовало, и просвет, отделявший Гельварда от соседнего, левого внешнего пути, был явно выше нормы.
Все это, решил Гельвард, могло означать только одно: за время его отсутствия в Городе нашли способ перемещаться много быстрее, чем раньше. Может статься, Город даже опередил оптимум и попал в края, где скорость движения почвы становится ниже. Гельвард начал догадываться, что за настойчивым стремлением гильдиеров вперед и вперед кроется еще одна причина: они надеются, что там, за оптимумом, есть зона, где почва не движется совсем. И тогда Город сможет остановиться. Исполинское беличье колесо наконец-то затормозит.
10
Гельвард лег на голодный желудок и спал плохо. Утром он промочил горло водой из фляги и сразу отправился дальше. Город должен быть совсем, совсем близко…
Однако в полуденный зной пришлось дать себе передышку. Местность была голой и открытой, нигде ни деревца. Гельвард без сил опустился на край полотна.
Тупо глядя в одну точку перед собой, он внезапно заметил троих людей, которые не спеша шли в его сторону. В сердце затеплилась надежда: эти трое из Города, их послали найти и спасти его. Подпустив их поближе, он попытался встать, но оступился и упал ничком.
