Кровь начала заливать глаза, а при ударах капли крови
попадали и на врагов. Он понял, что ранен, а то и не раз, но в священной ярости
не чуял ни боли, ни слабости. В тело вселился некий злой демон уничтожения.
Когда демон покинет его, то он, Таргитай, рухнет без памяти, а то и без жизни.
Сзади был звон металла, крики, стоны, ругань. Потом ругань
стихла, зато далеко впереди послышался новый звон железа. Из дальнего коридора
выбежали воины с кривыми мечами наголо.
Таргитай опустился на колено. Силы покидали вместе с
вытекающей кровью. Рука еще вертела Мечом, в другой были остатки разбитого
щита. Он отшвырнул щит, попробовал подняться и рухнул лицом вниз.
Последнее, что слышал, был страшный торжествующий крик.
Он снова любил и был любим. Все приносили ему подарки,
гладили по голове и чесали спину. И когда грубая рука ухватила за плечо, он
сопротивлялся, не хотел выныривать из сладкого сна.
– Вставай, лодырь, – прорычал злой голос прямо в ухо. –
Жаль, что ноги тебе отрубили…
Таргитай в холодном поту тут же раскрыл глаза, торопливо
ощупал ноги. Обе на месте, а злой, как Ящер, оборотень смотрит в упор.
– Не отрубили? – удивился он. – Ишь ты… Тогда чего разлегся,
как корова под грушей? Уходим.
Таргитай поспешно обвел зал большими, как у зайца, глазами.
Зал заполнен трупами, но в проходе двигались воины, переговаривались. Таргитай
похолодел, но тут же признал по кривым мечам киммеров. Похоже, их стало даже
больше. Видать, слух о прибытии Мрака разнесся дальше и еще больше отыскалось
кровников.
Мрак и Олег собирали мешки. У Мрака виден свежий шрам через
лоб, еще два шрама поменьше на щеке, а на груди четыре ямочки, окруженные
розовыми валиками. Такие бывают на песке, когда редкие, но крупные капли дождя
падают с большой высоты.
Олег увидел, как Таргитай снова ощупывает свои ноги.
– Брось, дурень. Не видишь, живую и мертвую без остатка…
Только теперь он увидел кувшин, тот лежал на боку. Мрак
небрежно пнул, кувшин ударился о стену и разлетелся сухими черепками.
– Они… пришли?
– Кто? – не понял Мрак. – А, кровники… Воинское братство –
великая сила… Добро, что я не воин, сам таких обетов не давал.
– Все равно, это здорово! Пришли, не побоялись запрета.
Мрак кивнул:
– Я знаю одного, кто сказал бы, что человек только воинской
честью отличается от зверя.
– А ты?
– И я бы сказал… если бы не слышал про другие отличия.
– Куда и зачем?
Против них была стена щитов, а руки их держали сильные и
длинные. Мрак угрюмо смерил взглядом противников. Около сотни, все выглядят
неслабыми. Здесь даже его кровников не хватит, чтобы проломить эту стену. Даже
если удастся победить, что маловероятно, то это задержит оч-ч-чень надолго. А
сколько встретится еще?
Он отступил на шаг.
– Олег, львиная шкура не поможет. Нужна лисья.
– Львиная? – огрызнулся волхв. – У тебя серая, волчачья… И
то потертая. Друзья, послушайте! Мы пришли не воевать, не захватывать ваши
земли. Нам не нужен подземный мир…
Он говорил и говорил, налегая на мощь доводов, на строгость
и безукоризненность мысли, на убедительность и взаимоувязанность доводов, когда
заметил, что глаза воинов начинают смотреть поверх его головы, за его плечи.
Потом услышал визгливые звуки.
Таргитай, оставшись не у дел, сам не заметил, как в руках
очутилась дудочка. Она соскучилась, пальцы по ней вовсе истосковались, вот и
получилось, что заиграло как бы само, он не виноват. А очнулся только от
грубого окрика:
– Тарх!
На него смотрели десятки глаз. Он виновато спрятал дудочку,
искательно смотрел на грозного Мрака, рассерженного Олега. Мертвые воины
смотрели тоже только на него. Холодный блеск в глазах исчез.
Мрак махнул рукой. Войско расступилось, все еще ощетиниваясь
копьями, отряд Мрака пошел беспрепятственно. Таргитай пригибал голову, втягивал
в плечи. Чувствовал сзади острия чужих топоров и копий.
Оглянулся, раскрыл рот. Почти все шли следом, на воротах
осталось не больше двух десятков. Да и те опустили копья, похоже, о чем-то
спорят. Мрак угрюмо скалил зубы:
– Волхв кого хошь уболтает. Языком работает так, как ты
ложкой. Да и ты на дуде помог… может быть.
– А чо прут за нами?
– Волхв убедил. Мол, подземный мир тоже только гавкнет.
Мертвым лучше быть на нашей стороне. Небывалое дело: мертвяки против своего
бога!
Таргитай зябко передернулся.
– Страсти! Твои кровники еще так-сяк, все-таки родня, а это…
бр-р-р-р!
– Есть братство по крови, есть братство по оружию. А это
братство по духу. Так по крайней мере нарекает его волхв.
– А оно… крепкое?
Мрак тяжело двинул плечами:
– Никто не скажет. Мы сами его создаем вот прямо сейчас…
Время покажет.
Глаза Таргитая загорелись.
– Если бы только получилось! Братство без крови, оружия…
– Зато с дудой, – закончил Мрак саркастически. – Не
отставай, размечтался!
Только Олег шел натянутый, как взведенная струна. Незримый
огонь выжигал внутренности, незримый страх, которого ранее не знал. Оказывается,
каждый их шаг отдается в будущем. И верный и неверный. Погибни Таргитай сейчас
или проживи до старости, его песни уже вылезли из пеленок. Их уже поют,
перенимают друг у друга, разносят по городам и весям. Погибни он, Олег,
братство по духу останется. Если жизнеспособно, то пойдет шириться. Но
жизнеспособным может быть и зло!
Его осыпало морозом. И даже – Великое Зло! А с его счастьем
да удачей… Так что ходи с оглядкой, ходи и думай, ходи и заглядывай в грядущее…
В дымном воздухе часто возникали призрачные дворцы, башни,
крепостные стены. Мрак хватался за секиру, Таргитай бросал ладонь на Меч, но
следующий порыв ветра сплющивал или вытягивал крепости, рвал в клочья, а на
виднокрае строил еще причудливее, несбыточнее.
Однако, когда в самом деле приблизились к жилищу Ящера, все
трое поняли с жутким холодком, что наконец-то подошли к концу.
Это была жуткая смесь величественного дворца с
отвратительной берлогой. Даже Таргитаю было видно, как могучий бог, небожитель
вирия, оказавшись в мрачном подземелье, быстро терял свою небесную природу.
Меняясь сам, он менял все. Из глубокой ямы, пробитой его низвержением, он
создал подземный мир. Но, быстро превращаясь из светлого бога в зверобога мира
мертвых, он создал мир ужаса. Видно было, что сперва жил во дворце, затем
уходил вглубь, сам дворец постепенно разрушался, обломки колонн и барельефов
лежали на выщербленных ступенях.
