– Я и говорю, зачем нам драться?
Старший покачал головой:
– Но ты – с Мечом.
– И с дудочкой, – возразил Таргитай. – Это важнее!
– Важнее…
– Для меня важнее, – настаивал Таргитай. – Разве не видно,
что я вовсе не герой с Мечом?
Стражи переглядывались. Медленно возник приглушенный говор,
похожий на скрип рассохшихся деревьев. Старший сказал медленно:
– Но дальше – вирий.
– А мне туда!
– Никто туда не проходил.
– Это с Мечом не проходили! С Мечом, понимаешь?
– И с секирой, – добавил Старший Страж. – И с палицей… И с
луком… И с ножами…
Таргитай сказал поспешно:
– Я знаю, люди придумали много оружия. Но я только с
дудочкой.
Стражи молчали еще дольше. Скрипело все сильнее, вокруг
Стражей собралось темное облачко. Старший повторил нерешительно:
– С дудочкой…
– Дудочкой, – прошелестело по всему ряду Стражей. – Он идет
с дудочкой… дудочкой…
Таргитай смотрел с отчаянием. Время не шло – летело, как
выпущенная могучей рукой Мрака стрела. Вдруг Старший неуловимо быстро
отодвинулся:
– Иди.
Таргитай с подозрением переводил взгляд с одного на другого.
Старший повернулся к нему спиной, воздел длинные крючковатые лапы:
– Незримые!.. Да позволено ему будет подняться выше. С ним
идет сила, неведомая нам.
Таргитай шагнул опасливо, руки впервые не дергались к
рукояти Меча. Мрак бы уже рубился! Проще сразу за рукоять секиры. Лишь бы потом
не мучило, а его не мучает: он всего лишь дает сдачи. Почти всегда еще раньше,
чем его тронут.
Он прошел, почти коснувшись их массивных тел. Меч не спасет,
слишком близко! Да и против этих Стражей его колдовской Меч всего лишь меч. А
меч не секира – не расколешь даже сучковатую колоду.
Внезапно впереди произошло почти неуловимое движение.
Темно-зеленая стена, на которую он намеревался карабкаться, раздробилась на
четыре гигантские, в три человеческих роста, фигуры, казалось, целиком из зубов
и когтей. Те неспешно растворились в воздухе.
Незримые, к которым обращался Старший Страж! Их не взяли бы
ни Меч, ни вся мощь Посоха: Прадуб, сам древнейший из богов, своих детей
защитил надежно.
– Хитрый Олег, – сказал Таргитай с дрожью в голосе. – Знал!
Когда львиная шкура не помогает – надевай лисью. А где и в лисьей не пройти –
там бедный зайчик прошмыгнет…
Он карабкался дальше, вздрагивая, как самый бедный из
зайчиков. Из стен неслышно выходили серые стражи-гиганты. Не только,
оказывается, умели, как Мрак или Олег, менять личины, но и становились вовсе
невидимыми, когда хотели. Как жуки или бабочки, которых не обнаружишь на серой коре,
пока не наступишь.
– Уже близко, – твердил он себе пересохшими губами. – Видно
же…
Блеск стал таким сильным, что темная зелень превратилась в
светло-зеленую, нежную, как полупрозрачные крылья кузнечика. Ровный мощный свет
озарял вершину, но дальше была пугающая чернота. Без звезд, без туч – чернота,
словно выше была только та пустота, в которой возникло Яйцо.
Ствол был таким тонким, что приходилось вскарабкиваться,
обхватывая его обеими руками. Пальцы рук начали соприкасаться, когда Таргитай
едва не ткнулся макушкой в… каменную секиру!
Та висела на ремне, зацепленном за наплыв в коре. Таргитай
таращил глаза с таким изумлением, что едва не разжал пальцы. Секира была
знакома, чересчур знакома. Длинная прямая рукоять, чуть изогнутая на конце и с
утолщением, дабы потные пальцы не соскользнули, камень подобран умело, скол
делал мастер, почти и затачивать не пришлось. Дыра в камне для держака
высверлена точно, секирище не соскользнет: в торец вбиты тонкие пластинки
обсидиана. Для прочности узкий ремешок намертво скрепляет дерево и камень, даже
бороздки пропилены в дереве и камне, чтобы держалось крепче.
Точно такое же, подумал он потрясенно, было у него, когда
их… когда они покинули родную деревню. Но откуда здесь секира невров? Был здесь
кто-то из людей, тогда Страж брешет, как деревянный, или же прохожий охотник
повесил на молодой дубок свою секиру, забыл о ней, а дубок все рос да рос…
Но тогда когда это было?
– Тайна великая, – прошептал он. – Надо сказать Олегу… Тот
до всего доищется. Олег поймет и нам скажет…
Он заставил непослушное тело двигаться выше.
Сияние становилось ослепляющим. Все потонуло в блеске,
Таргитай различал только гигантского сокола. Оперение было не просто белым или
белоснежным – белизны такой чистоты просто не существовало на свете, который
именовался белым.
Это был свет первых мгновений творения, чистейший
первозданный свет!
Таргитай смотрел не щурясь. Сияние, в котором все тонуло, не
ослепляло. Сокол был как из застывшего света, только немигающие глаза горели
багровым огнем. Таргитай с трепетом понял, что Сокол вот так, не мигая, сидит
уже тысячи лет.
– Челом бью, великий Род, – выговорил Таргитай. Чувствовал,
что к богу богов надо бы как-то почтительнее, но все одно, как ни обратись,
будет недостаточно. Перед ним – Прародитель, Отец Всего Сущего!
Сокол недвижимо глядел вдаль. Радостный свет выжигал даже
намек на тень, но и на фоне слепящего света Сокол был как пылающий факел в
ночи. Таргитай сказал громче:
– Великий Род, твой мир в страшной опасности!!!
Голова Сокола с огромным усилием – явно не двигался
тысячелетиями – повернулась к нему. Пурпурные глаза, где блистал огонь,
взглянули устало. Прозвучал слабый надтреснутый голос, голос умирающего
старика:
– Кто ты?
– Человек, – ответил Таргитай торопливо, сердце его сжалось.
– Последнее твое творение, мудрый!
Сокол так долго смотрел не двигаясь, что Таргитай
почувствовал себя забытым. Что для бога богов сотня-другая лет? А тут и семь,
то бишь три дня, срок всей жизни. Наконец, тот же слабый голос почти прошептал:
– Все-таки пришел человек… слабейшее из творений. Почему… не
боги?
– Род, – сказал Таргитай торопливо, – помоги! И своему миру.
Ты ж все можешь!
– По…мочь?.. В чем?
– Изгони Зло. Побей Темные Силы. Тебе ж Ящера прибить легче,
чем корове слепня.
Пурпурные глаза Сокола потускнели.
– Опять? Прибить, уничтожить, смести… Это уже было… много
раз…
Таргитай заговорил с дрожью, ему что, но решалась судьба
всего людства:
