— Сарай этот
азартный, где твой друг крутился, сгорел до бревнышка, — рассказывал он,
бессовестно уплетая нарезанную капусту. — А сегодня Гора издала указ,
категорически запрещающий тараканьи бега, как развращающие народ.
— А Ряха
вчера весь кулак о какую-то сволочь ободрал, — вспомнила я, отбирая у Льда
тазик с капустой.
— Душа моя,
откуда ты знаешь такие нехорошие слова? — всплеснул руками Профессор.
— Так Ряха
сказал… — пожала плечами я.
— Не водись с
ним! — попросил Профессор. — Он тебя нехорошему научит, помяни мое
слово!
Я не стала
говорить Профессору, что по моему глубокому мнению это я могу научить Ряху
десятку вещей, ну никак не попадающих под категорию «хорошее». Ведь он где свои
уроки получал? На улице, да в гарнизоне… Что он может знать о жизни? А я, слава
Медбрату, в пансионате обучалась.
— Я узнаю имя
этого нехорошего человека, — подмигнул мне Лёд, стягивая еще горсть
нарезанной капусты. — Тогда и прикинем, что к чему.
— А тебе,
душенька, надо вернуть платье госпожи прокурорши. Чтобы она не
волновалась, — сказал Профессор, капая сургуч на конверт и ставя печать
представительства.
* * *
После обеда я
упаковала платье прокурорши в коробку и побежала, конечно же, на пепелище. Надо
же новости сначала узнать!
На щите у входа на
рынок висел свежий указ. Народ роптал, но сдержанно.
В сторону пепелища
никто не смотрел.
Потому что там
гордый и независимый Ряха меланхолично разгребал дымящиеся угли, оставшиеся от
сарая.
— Ты что, с
ума сошел? — с любопытством спросила я, подходя к нему.
— Угу… —
односложно ответил Ряха, упрямо расчищая землю.
— Правда-правда
сошел? — обрадовалась я.
— Из-за такой
ерунды? — наконец-то заговорил по-человечески Ряха. — Да ты знаешь,
сколько раз меня спалить пытались?
— Сколько?
— Лучше не
спрашивай. Принеси лопату, вон у стены стоит. Штыковую.
— Лопата-то
тебе зачем? — забеспокоилась я. — Ой, прав был наш Профессор, научишь
ты меня плохому.
— Тебя
научишь… — не очень оценил шутку Ряха.
Пришлось нести
лопату.
На расчищенном
пятачке земли Ряха прикинул что-то, делая в воздухе странные движения руками и
посматривая на остатки стен, а потом начал копать.
И довольно скоро
выкопал глиняный горшок, полный, запечатанный.
— Ну вот,
теперь всё, — довольно сказал он. — Можно и стопочку пропустить за
упокой души такого многообещающего дела. На корню загубили, гады.
— Это
деньги? — уточнила я.
— А что ж
ещё? — насупился Ряха. — Конфеты? На тараканах заработал, чтобы Горе
провалиться со своим указом! Но ничего, мы своё и другим способом возьмём…
— А что тебе
сестра пишет? — спросила я, словно невзначай.
— Не твоего
ума дело, — отрезал нахмурившийся Ряха. — Про погоду, поняла?
Ну-ну… Про дожди,
не иначе.
— А о кого ты
кулак разбил?
— О кого
надо, — опять не пожелал отвечать Ряха. — Двадцать Вторая, ты вроде
такая маленькая, а вопросов в тебе помещается, как не знаю в ком. Помолчи, ага?
Когда женщина молчит, её приятно слушать.
— Ты,
главное, это моей сестре не скажи… — заметила я, глядя в небо. — Она
очень не любит, когда ей указывают, что делать. А ногти у нее острые…
— Учту, —
завернул горшок в мешок Ряха. — Пошли, чего-нибудь перекусим. У меня от
этого дыма в горле першит. Лопаты вон там поставь, авось не сопрут.
Угли,
действительно, тихонько, но упрямо тлели, над ними стелился сизый дымок. А если
их поворошить, — то становились красными и по ним начинали бегать языки
пламени.
Я прислонила
лопаты к стене и подняла свою коробку.
Мы покинули
пожарище и устроились за столиком одной из забегаловок.
От Ряхиных щедрот
я получила кулёк горячих жирных пончиков, сам он взял неизменную слёзку и кусок
печёного мяса.
— Рях, а это
точно тебя подожгли? — спросила я, дуя на горячий пончик. — Может,
владельца сарая хотели наказать?
— Двадцать
Вторая, а кто ж владелец сарая, а? — поднял бровь Ряха. — Я и есть.
— Так ты же
солдат?! — изумилась я.
— Ну… —
подтвердил Ряха, вгрызаясь в мясо.
— Вам же
нельзя?
— Можно, —
мотнул он головой, отрывая жилистый кусок. — Мне всё можно. Ты ешь, знай,
не болтай. Хочешь еще пончиков?
— Нет, мне
идти пора! — отказалась я. — Где теперь тебя искать? В гарнизоне?
— Нечего тебе
по гарнизонам ходить… — пробурчал Ряха.
— Там меня
плохому научат, — подхватила я обрадованно.
— Там тебе
делать нечего, — твёрдо сказал Ряха. — Как новое место найду, записку
тебе черкну. А сама меня не ищи.
— Ну и
ладно, — я подхватила коробку с бальным платьем прокурорши и покинула
забегаловку.
Ряха, держа под
одной мышкой завернутый мешок, под другой — лопаты, отправился перепрятывать
свой несгораемый капитал.
Когда он скрылся,
на пепелище со всех сторон потянулись люди и начинали дружно копаться в углях,
пытаясь тоже что-нибудь нарыть.
По данному
Профессором адресу я дошла до уютного домика. В гостиной меня встретил
покойненько сидящий в кресле прокурор, до горла укутанный в прокуроршину (по
виду) шаль.
Лицо прокурора
было распухшим и ободранным и очень напоминало кулак Ряхи.
* * *
«Да, Отстойник —
место маленькое, — думала я, спеша обратно в Огрызок. — Все крутятся,
как могут».
Ряха тараканьи
бега завел, прокурор на них играл, своих скакунов выставлял. Не сам явно, а
через подставных: не дома же он тараканов держал, ему бы госпожа прокурорша не
позволила.
А Ряха своими
Молниями игру ему портил.
Молний украли.
Ряха выяснил, кто
это — испортил прокурору физиономию. Прокурор обиделся и прикрыл указом
тараканьи бега. И с виду оба такие милые люди…
А вот кто сжёг
сарай?
— Льдина, я
уже все знаю, — победно заявила я Льду, не успел он и рта раскрыть. —
Прокурор, да?
— Но
откуда?! — завопил разочарованный Лёд.
— Платье
госпожи прокурорши виновато.
* * *
С Янтарным после
Дня Весеннего Равноденствия мы стали сталкиваться довольно часто.
Но он по-прежнему
сам на себя не походил и был какой-то замороженный.
